От какого-то Крюка…
На карте Зеленограда мы находим районы Крюково и Старое Крюково. Имя им дала деревня, известная с конца XVI века — это понятно. Но вот откуда она получила своё название — дело тёмное, да и только… Смешные имена Средних веков Каких только имён не встречаем мы в русском Средневековье: тут тебе и Волк, и Верига, и […]
Сообщение От какого-то Крюка… появились сначала на МОЙ РАЙON.
На карте Зеленограда мы находим районы Крюково и Старое Крюково. Имя им дала деревня, известная с конца XVI века — это понятно. Но вот откуда она получила своё название — дело тёмное, да и только…
Смешные имена Средних веков
Каких только имён не встречаем мы в русском Средневековье: тут тебе и Волк, и Верига, и Пенка, и Лыко! Например, только в одном известном роду Колычёвых встречаем мы Ивана Пупка Семёновича, да Ивана Лобана Андреевича, да Ивана Крюка Фёдоровича и даже Степана Стенстура (по имени одного из регентов Швеции) Ивановича. Всё дело в том, что на Руси вплоть до XVII века распространены были наряду с получаемыми по святцам христианскими именами ещё и имена-прозвища: они помогали отличать одного тёзку от другого и выполняли некоторые «охранительные» функции. Нередко от них происходили потом фамилии, причём знаменитые — Пушкины, Кобылины…
Крупнейший исследователь русского Средневековья академик Степан Борисович Веселовский полагал, что деревенька Крюково получила название по владельцу, и выдвинул две кандидатуры: князя Михаила Фёдоровича Крюка Фоминского, жившего в XIV веке, и Бориса Кузьмича Крюка Сорокоумова-Глебова, из второй половины века XV. Прозвище Крюк встречалось вообще часто. Оно могло отражать особенности внешности (согбенный человек, горбун), а могло — специфику характера: человек нерешительный, который любит говорить не прямо, а всё «крюками», окольными тропами. Помните: «бешеной собаке сто вёрст не крюк»? Вот то-то же. Но вообще-то прозвище далеко не всегда давалось по каким-то индивидуальным признакам: например, у новгородского помещика Ивана Линя, жившего в середине XV века, были сыновья Андрей Сом и Окунь Ивановичи — явно дело не в похожести, а в семейном «рыбном» ряде…
Кандидат номер один — Михаил Крюк
Михаил Фёдорович Крюк — старший сын Фёдора Константиновича Красного Фоминского (у которого было два брата, причём оба тоже Фёдоры, Слепой и Меньшой; теперь вы понимаете, зачем нужны прозвища?) и представитель младшей ветви князей Смоленских.
О жизни и деятельности Михаила Крюка мы знаем немного. Родился он, судя по всему, около 1350 года. Его мать Евпраксия Фёдоровна, дочь смоленского князя, в 1345 году была выдана замуж за Симеона Гордого, сына Ивана Калиты. Однако через год муж отослал её к отцу в дарованный тому (по случаю бракосочетания?) Волок (нынешний Волоколамск) за отсутствие супружеского темперамента: «И великую княгиню на свадьбе испортили: ляжет с великим князем, и она ему покажется мертвец». Через год-другой отец (или бывший муж, кто сейчас разберёт?) выдал её за князя Фёдора, её двоюродного брата, что вообще-то не приветствовалось; то ли её женский недуг миновал, то ли второй муж оказался менее мнительным, но в новом браке только сыновей родилось четверо: Михаил Крюк, Иван Собака, Борис Вепрь, Иван Уда. Столицей княжества был Фомин городок, «место довольно крепкое… обнесён валом»; полвека назад это место на границе нынешних Тверской и Смоленской областей затопили воды Вазузского водохранилища.
С лёгкой руки известного московского краеведа Константина Аверьянова и его соавторов, чья книга «История московских районов» пользуется заслуженной популярностью, но не свободна от ошибок и оговорок (увы!), по различным изданиям пошла гулять неправильная версия имени первого кандидата во владельцы Крюкова — князя «Ивана Фёдоровича Крюка Фоминского». Такого человека никогда не существовало.
Наш герой пользовался богатством (в конце концов, как старший в роде Михаил после смерти отца должен был получить Фоминское княжество) и умел это богатство преумножать. До нас дошёл документ, датируемый рубежом веков, из которого следует, что Михаил Фёдорович купил село Медну между Тверью и Торжком (нынешнее Медное) у новгородского посадника Юрия Онцыферовича за 90 рублей новгородских денег (они были заметно весомее московских). Похоже, новгородец срочно нуждался в деньгах и продешевил: примерно через четверть века после смерти младшего сына (у князя было два сына, Борис и Иван, оба бездетные) село с двенадцатью деревнями отошло по завещанию Троицкому монастырю. В передаточном акте есть оценка имущества: 54 рубля новгородских «головного» серебра на крестьянах, 44 лошади, 65 голов рогатого скота, 130 коз и овец, «да в житницах 700 коробей ржи, 2000 коробей овса, 50 коробей пшеницы, 50 коробей жита, овыдницы (яровой ржи. — Авт.) 50 коробей, гречню и гороху и коновель (конопли. — Авт.) 40 коробей».
«Головное серебро» — не вполне ясный историкам термин, но речь однозначно не идёт об украшениях. Судя по всему, это некая сумма, в которую оценивался доход от труда зависимых крестьян: «“Головное серебро” как-то связано с холопами. Выражение “откупити головою” означало продаться в рабство (“…а нама ся тобе нечим откупити сему, толико главою своею…”)», — указывает выдающийся историк Л. В. Черепнин.
К большому сожалению, мы ничего не знаем об участии князя в важнейших событиях своего времени. Ходил ли он «на Литву» против Ольгерда? Был ли он на Воже и на Куликовом поле, как его двоюродный брат Иван Толбуга, сложивший на Дону голову? Можно только предположить, что Михаил Фёдорович стал одним из приближённых своего ровесника Дмитрия Донского, а также его сына Василия Дмитриевича. Об этом свидетельствует, например, то, что именно он, по мнению С. Б. Веселовского, указан в качестве свидетеля в так называемой «третьей» духовной грамоте (завещании) Василия Дмитриевича, составленной, по разным оценкам, между 1420 и 1424 годами. В этом документе, среди «бояр, что у грамоты сидели» (то есть засвидетельствовали её), упомянут Михаил Фёдорович. Из тех, кого можно отнести к «боярам» (высший думный чин), в это время известны два Михаила Фёдоровича — «наш» и Сабуров, но вторая кандидатура невероятна, так как ниже упоминается Фёдор Сабуров, его отец, а это по целому ряду причин было бы вопиющим нарушением субординации. По всей вероятности, это последнее карьерное отличие в его жизни, через год-другой старый князь Крюк скончался.
Всё в версии о принадлежности ему деревеньки под Москвой хорошо, кроме одного — на неё нет ни одного прямого указания…
Симеон Гордый; Василий I; Дмитрий Иванович Донской
А вот и второй — Борис Кузьмич
В своей работе «Топонимика на службе у истории», где высказывается гипотеза о Крюкове как поместье Крюка, С. Б. Веселовский ставит князя Фоминского на второе место, хотя что по титулу, что по хронологии он должен был бы стоять на первом; значит ли это, что Степан Борисович оценивал вероятность другой кандидатуры выше? Очень может быть…
«Пока речь шла о лицах, живших в XVI-XVII вв., когда условия службы были хорошо известны служилым людям, а всякая ложь и вымыслы могли быть легко замеченными, ещё дело обстояло сносно, но когда дело шло о более раннем времени, то начинались такие фантастические легенды, враньё и путаница, что историку делать с ними нечего».
Степан Веселовский о достоверности дворянских родословных
Классик отечественной ономастики А. В. Суперанская и вовсе высказывается однозначно: «Например, названия следующих сёл и деревень были даны в XIV-XV вв. по именам владельцев: Крюково — Борис Кузьмич Крюк Сорокоумов-Глебов…». По сообщению «Повести временных лет», в 1022 году тьмутараканский (нынешняя Тамань) князь Мстислав пошёл походом на соседних касогов (адыгов, черкесов), возглавляемых князем Редедей, человеком былинной отваги и силы, и сумел в личном поединке зарезать его, а сыновей и жену взял в плен. Потомки Редеди служили русским князьям, и, как считается, от них пошло немало старинных служилых родов, среди которых, например, Лопухины, Остафьевы, Ушаковы; вели от него своё начало и Сорокоумовы-Глебовы. Впрочем, у историков есть определённые сомнения на этот счёт; как замечает Веселовский, «да и сами Сорокоумовы плохо справились с родословием своего сильно размножившегося и разветвившегося рода. В их родословии много пробелов, и достоверным оно становится только с Глеба. Все же предшествовавшие Глебу колена были забыты, перепутаны, и осталось одно смутное воспоминание о внуке Редеди, царевиче Сююндюке». Мы практически ничего не знаем о Борисе Кузьмиче Крюке Сорокоумове-Глебове, кроме того, что, по крайней мере, большая часть его жизни пришлась на вторую половину XV века, что был он служилый человек; судя по всему, принадлежал, как и его потомство, к разряду «детей боярских», основы тогдашних вооружённых сил и государственной службы. Высоко Борис Кузьмич не поднимался, его нет ни в списках думных чинов, ни среди придворных. В каких отношениях состоял с Иваном III, ходил ли с ним усмирять Новгород, стоял ли на Угре против ордынцев хана Ахмата, воевал ли с Литвой — бог весть. Имел трёх сыновей — Василия, Фёдора и Никифора, от старшего и младшего — внуков. Кое-кто из них (например, Иван Балакса и Фёдор с Юрием) получил при юном царе Иване IV Васильевиче поместья в Новгородской земле.
А вот в Горетовом стане, на территории которого находилась деревня Крюково, никаких следов владений Сорокоумовых-Глебовых мы не обнаруживаем; однако сам по себе этот факт ничего не говорит, нет у нас подробных росписей о том, кто чем владел…
Версия третья — Крюковы
Ещё одна версия, сравнительно недавняя, содержится в работах известного зеленоградского краеведа И. Ф. Быстрова, который обратил внимание при изучении документов о тяжбах Архангельского собора Московского кремля на одно интересное обстоятельство. В результате великокняжеских пожалований собор получил в Горетовом стане (от реки Горетовка) две немалые территории: село Банское (Борисоглебское тож) с деревнями и село Плотниче с деревнями же (в последнем случае их было аж 27; это всё окрестности Опалихи). Границы между владениями собора, землями ещё одного крупного здешнего собственника — кремлёвского Чудова монастыря, и частными поместьями были проведены недостаточно чётко. В результате споры о том, кто чьё сено косит, возникали регулярно. Специально назначенные судьи заслушивали свидетелей прямо на местности и диктовали писцам решения — правые грамоты.
Игорь Быстров не оставил прямого указания, но, судя по всему, обратил внимание на фразу «да из речки налево Каменным врагом вверх, а изо врага вверх путиком (тропинкой. — Авт.) поперёк селища Опраксина, да в тот же враг к Часовниковой деревне». Мало что от деревень, запустевших ещё в XVI веке, оставило след на карте, но, видимо, шли участники тяжбы и судья от Горетовки налево вверх оврагом речки Каменки, вдоль нынешней Зелёной улицы, пересекли ручей Кукуевская Балка и пришли куда-то к современному Нижнему пруду — значит, примерно в полутора километрах по прямой к юго-западу от Крюкова было некогда сельцо Апраксино.
В первой половине XV века из Рязани прибыли в Москву близкие родственники, потомки переметнувшегося из Большой Орды мурзы Солохмира — Крюковы и Апраксины. Вот и предположил Быстров, что испоместили их по соседству… Что же, почему нет? Но опять-таки, никаких прямых указаний… Вот про звенигородские да алексинские, а ещё тарусские и коломенские поместья первого осевшего в Москве Крюкова — Михаила Тимофеевича — известно, а про владения на Горетовке — нет.
А ведь был ещё Яков Васильевич Волынский, по прозванию Крюк, окольничий и постельничий царя Ивана Грозного. Он скончался в разгар опричнины в 1568 году Интересующая нас деревня упоминается впервые в Писцовой книге 1584–1586 годах, причём уже в запустении: «пустошь, что была деревня Крюкова». За 15 лет после смерти владельца вполне могла и запустеть — годы-то какие были!..
Так что загадка её имени остаётся неразгаданной!
Сообщение От какого-то Крюка… появились сначала на МОЙ РАЙON.