Не спешите хоронить классику
Недавно оставивший наш мир писатель Эдуард Лимонов утверждал, что русская классическая литература безнадежно устарела, что срок ее годности истек. Психический тип и душевный уклад человека, которого исследовали в своих произведениях Чехов, Толстой, Гончаров, Тургенев, по мнению Лимонова, растворились во времени.
Уходят эпохи — уходит и вкладываемый авторами в произведения смысл. Людям XXI века непонятны душевные терзания, поведение героев классических произведений. Эту же мысль неоднократно высказывал и Владимир Жириновский, считающий, что мир стал другим, что современные молодые люди не видят в прежних кумирах, в том числе в литературных героях, примеров для подражания.
Мысль об избыточности классического культурного наследия не нова. По мере набирающего в мире силу упрощения человеческого сознания, приведения его к заданным, регулируемым цифровыми социальными технологиями стандартам, именно традиции и культурные достижения прошлого становятся объектами разрушения. Свидетельства тому — горящие соборы и церкви, сбрасываемые с пьедесталов памятники, исключения по причине их «сложности для понимания современными детьми» классических произведений из школьных программ.
— Какой Толстой с его тысячестраничными томами, какие Фет, Тютчев, Карамзин с их бедными Лизами, шумом ручьев, «косо бегущими проборами» на головах любимых женщин? — вопрошает объединенная родительско-педагогическая общественность. — Пандемия, самоизоляция, рост цен, падение рубля! Стоит ли тратить дорогие часы прерывистого дистанционного обучения на изучение ничего не дающей современным школьникам классической литературы?
Спору нет. Время меняет людей. Но классика тем и сильна, что сквозь исторические декорации видит неразменную сущность как отдельного человека, так и общества в целом. В этом она сродни религии. Зовет к свету, но понимает и чувствует масштаб противостоящей свету тьмы. Если уподобить Новый Завет классической литературе, то внимательно прочитавший его школьник (вообразим такого) вынесет из текста не бесконечно устаревшие приметы давнего времени, а мысль, что судьба главного героя — удел любого, кто вздумает говорить обществу правду или (не дай Бог!) публично ее отстаивать.
Помимо правильно занятой позиции в вечном противостоянии добра и зла, русская классическая литература сильна кувшинными рылами Гоголя, жившими за два века до возникновения этого термина по законам «выученной беспомощности» глуповцами, играющими две мелодии «Разорю!» и «Не потерплю!» органчиками Салтыкова-Щедрина, унтерами Пришибеевыми Чехова. А можно вспомнить Некрасова с его: «Нынче тоскует лишь тот, кто не украл миллиона», и прочие образы и коллизии неисчерпаемого срока годности.
Кстати, и сами отрицатели классики невольно оказываются в поле ее гравитации. Обобщенный Хлестаков — узнаваемый и едва ли не главный персонаж политических ток-шоу на российском телевидении. А многократно обруганный и запрещенный в советское время роман Лимонова «Это я, Эдичка!» сегодня стопроцентно отвечает новым критериям, утвержденным для мировой культуры американскими киноакадемиками (вспомним изречение Ленина, что из всех искусств важнейшим является кино).
Божественная непобедимость классики еще и в ее иронии. Она смеется над теми, кто стремится ее упорядочить и оптимизировать.