Мы были палубными пассажирами…

Куда ездили и как отдыхали в советское время

Может, кто-то не задумывался, но Северодвинск — тупиковый город. Из него можно выехать только в одну сторону — Архангельска, Москвы — по суше. Спиной он припёрт к морю, причём к холодному. Дальше лишь вода, льды, мишки — Ледовитый океан. Сев на морское судно, на нём не попадёшь в Венецию, Сингапур или на Крит, а только, в лучшем случае, на близлежащие Соловки (раньше можно было попасть, сейчас, по-моему, и этого нет).

«Буковина» и «Татария» у соловецкого причала.

Привал в горах Карпатских.

Дворец Ширваншахов в Баку.

На Соловки — без труда

А мы, студенты 70-х, как раз туда часто и попадали. Это единственное экзотическое место поблизости, куда можно было попасть без труда. Летали туда на самолёте с Кегострова, но чаще отправлялись морем из Архангельска на огромных судах-лайнерах «Буковина» и «Татария». Для нас они были очень комфортабельными, о чём говорило наличие на судне ресторана и бара с различными спиртными напитками, которые мы в городе, естественно, видеть не могли. В наших магазинах стояли бутылки с одними и теми же дешёвыми напитками: водкой (один-два вида, цена от 2,87 до 3,62 руб.), портвейнами, кагорами, «Солнцедаром», вермутами, плодово-ягодными молдавскими винами (яблочным, сливовым; от 92 коп. до 3 руб.), дагестанским и грузинским коньяками и «Советским шампанским» (3,60—4 руб.). Сухих и десертных марочных модных вин было днём с огнём не сыскать. А тут в баре — вот они, пожалуйста, цена только кусается. Пьющих среди нас не было, но невиданные этикетки привлекали. Например, «Krepkaya vodka» (56%).
Мы, конечно, не ехали в комфортных каютах, мы были палубными пассажирами. Затаскивали свой груз (рюкзаки, акваланги, компрессор), сгружали в кучу, а сами гнездились по бортам, на корме или носу палубы, днём наблюдая, как корабль спокойно рассекает изумрудно-бирюзовые морские волны, а ночью (путь занимал вечер и ночь) размещаясь в музыкальном салоне на мягких диванах. Проезд стоил 3 рубля.
Однажды лучшую группу студентов Севмашвтуза премировали турпутёвками на Соловки, и мы добирались как белые люди. Но в основном ежегодно ездили как аквалангисты (клуб «Пингвин» при комитете ДОСААФ Севмаша), и там нас ждал свой остров — Анзер, своя губа — Троицкая, свой дом — бывшая спасательная станция ещё соловецких монахов, пропавших лет пятьдесят назад. Для меня эти поездки начались в 1972 году и длились добрых пятнадцать лет…

Тянуло в горы

В горы тянуло — проверить свою крепость, способность переносить и преодолевать препятствия. Порой жизненно важные, как, например, ситуации при погружениях на морское дно.

Впервые в горы я попала не одна, а с нашими же старшими ребятами-студентами. Это было на Кавказе, выходили мы с Красной Поляны, где находился санаторий Министерства обороны СССР. Впервые пришлось почувствовать, что значит в пекло лезть на гору в ботинках «сорок последнего размера» (других на базе не было). И — навеки в памяти запечатлённые виды, открывшиеся с вершины горы Ачишхо.
Потом был Алтай, семидневный переход по горам-перевалам и долине реки Чулышман. Самый трудный маршрут, скажу я вам. И не столь ужасный в горах, как по ровной долине — однообразный, тягомотный переход. 45 минут хода — 15 отдыха. И так весь день.
Но некоторые у нас, особо одарённые, смогли сразу и два маршрута покорить — им это было раз плюнуть! Но я была слабосильная и маломощная, да и малоопытная, чего говорить. Достаточно сказать, что через все горы я тащила прорезиненный надувной матрас, маску, трубку и тяжёлые резиновые ласты — чтобы в конце маршрута понырять в озере Телецком!
Какая дурь, но это было: на плечах лишних килограммов десять, под которыми я и изнывала весь путь, — общий вес рюкзака 37 килограммов (при собственном весе 49 кг).
Ещё один горный поход был совершён в Карпаты — горы старые, облазанные и сглаженные туристами.
Весёлой толпой с весёлыми инструкторами шли мы по накатанным дорогам среди прекрасной природы, горных речек и низких горушек. Поразил только срам на горном приюте, где нам пришлось ночевать: заблёванные матрасы, брошенные на нары в бревенчатом сооружении, похожем на кошару, без каких-либо признаков цивилизации вообще, и дикость местного населения — гуцулов. Хоть и похожи они были на «наших, советских людей», но ночью порезали у туристок нижнее бельё, вывешенное на верёвку для просушки, проявив особое «гостеприимство».

В плавучей тюрьме

По рекам, как ни странно, мне приходилось путешествовать только дважды: по Енисею и Северной Двине.
По Енисею — это, конечно, была экзотика. Сибирь, глушь, стоящие кое-где недогорода — такими они мне показались, даже Красноярск (Бийск, Енисейск и т.п.). Дикая, мощная, с быстрым течением река.
В Красноярске я, помню, пошла по городу — посмотреть. Увидела бар, решила зайти (это было модно — потягивать в барах алкоголь, но в Северодвинске таковых вообще не было). Бар огромный — на весь первый этаж панельного дома. Среди дня забит посетителями. Кое-как, оглушённая, добралась до раздачи, заказала кружку пива. Спросила, куда сесть. Из женщин одна я, в ярко-розовом платье, и около сотни мужиков. Меня подсадили к каким-то за столик, ближайший к эстраде, на которой вживую (диковина!) играл на «Ионике» и пел музыкант. Что-то вроде «По тундре, по железной дороге».
Я разговорилась с одним мужиком, явно не из советского мира — по повадкам поняла, что уголовник, и не простой. Спросил меня, как сюда попала. Я говорю: «Зашла пива попить. Мы туристы. Город смотрю». Мужик усмехался. Потом велел одному проводить меня до трамвая. Этот молодой мне позднее сказал, что зря я туда зашла — могла и не выбраться.
Чтоб так открыто уголовный мир гулял в городе и был в таком статусе, это я видела впервые.
Когда покатились по Енисею, всё было неплохо, но на этом пароходе я поняла, что нахожусь в плавучей тюрьме. 14 дней — между бортами, кормой и носом, и никуда больше. Были остановки, но всё коротко, затхло и уныло.
Красноярская ГЭС показалась неуместной декорацией в этом забытом и заброшенном, рушащемся мире.
Такой же декорацией в тундре предстал и Норильск, где мы побывали. Архитектура там напоминает ленинградскую, но на единственном в городе газоне — три редкие травины, и ни куста не росло, а люди ходили бледно-зелёные от выхлопных газов медно-никелевого комбината.
Порт Дудинка казался рушащимся в тундре на вечной мерзлоте сооружением — и вообще ошибкой экономической политики «партии и правительства». Было это в 1987 году.
Веяло вчерашним днём
В 1993 году я предприняла путешествие по Северной Двине — надо же знать и свой край. Пароход шёл между жёлтых от обнажившихся песков и мелей берегов. Берегов, казалось, совершенно диких. Лишь иногда старая деревянная церквушка забыто возвышалась на угоре. Река мелела, к Котласу наш полупустой теплоход, по-моему, проводил буксир-лоцман.
Из Котласа мы с дочкой двинулись ещё к Великому Устюгу. Устюг тоже поразил заброшенностью — как старый монастырский двор. Местные жители в разговоре так сильно «укали», что я их понимала лишь с третьего раза. Весь берег реки Сухоны порос дикой травой, а из неё там и сям высовывались бесчисленные церквушки.
От Котласа веяло неустройством, от Устюга — ненужностью, вчерашним днём. Приехав туда с дочерью «порисовать», мы почему-то не сделали ни одного эскиза.
Да, водные дороги показывали тогда всю неприглядность России. Видимо, есть в стране какие-то богатства, но всё не у рук — хозяев нигде не видать.
Во Владивосток я летала, чтобы взглянуть на Дальний Восток, на океан, сравнивала его воды с нашим морем. Живность богаче, выпуклее, как и растительность суши кругом, не тронутая доисторическими ледниками. Люди — наивные, непуганые, как и змеи. В остальном — отдельный разговор. Назад ехала специально на поезде — через всю страну. Семь дней за окном тянулся зелёный лес, лес, лес… Но целые сутки тянулся Байкал!

Только за пять копеек

Ездили мы и в дальние страны — посмотреть диковины, культуры поднабраться, с родиной познакомиться. За рубеж, может, кто-нибудь и ездил, но не северодвинцы, и мы были к этой мысли приучены.
Диковины посмотреть — это в Среднюю Азию, Грузию, Азербайджан, Армению. Смотрели архитектуру, иной образ жизни, людей. Мне довелось побывать в Азербайджане, как раз накануне перестройки. А точнее, в Баку и Сумгаите. Чувствовалось, что живут там по-другому. Хотя Сумгаит весьма походил на наш Северодвинск (такой же промышленный город, население молодое), но женщины там иногда ходили, прикрыв платком лицо, в магазинах торговали в основном мужчины; хотя все числились на химическом заводе, но в рабочее время успевали проворачивать свои делишки в городе.
Проехать в трамвае или выпить стакан квасу можно было только за пять копеек, хотя по всему Союзу существовала одна цена — три копейки. Никто там не жил «на одну зарплату», все добывали деньги где и как могли и жили, видимо, неплохо. Они удивлялись нам — что мы не используем все шансы для обогащения, а мы удивлялись им — что они пользуются госимуществом как своим без зазрения совести.
В гостинице, где мы останавливались, в номерах было украдено всё, что можно вынести. Окна нельзя было вечером закрыть — задохнёшься от жары, поэтому в номерах ходили совсем раздевшись, покрытые липким потом. А за окнами, в кромешной тьме, в ветвях пирамидальных тополей тихо сидели местные мальчишки и наблюдали «кино». Они же днём были очень контактными и навязчиво делали нашим женщинам, невзирая на возраст, неприличные предложения.
Море в Сумгаите только сверху походило на море: под водой в пределах пляжа скрывались кучи всякого хлама и железного лома, на который можно было, не зная, напороться.
Днём на пляже отдыхали только молодые мужчины, в чайхане сидели только мужчины. Женщин с детьми выводили прогуляться на набережную в сумерках. Так жил Азербайджан. Везде стояли установки, качающие нефть из-под земли. К нам, русским, местные были настроены вроде бы доброжелательно. Говорили: «Русские хорошие». Через два с половиной года первая национальная резня начнётся именно в промышленном Сумгаите.
Помнится, в Армению мне в 1988 году путёвки не хватило. Это произошло как раз накануне мощнейшего землетрясения в армянских городах, стёршего с земли оригинальную национальную архитектуру, уклад жизни, не говоря уж о многих-многих человеческих жизнях. Рушились Спитак, Ленинакан, Ереван, но рушился в это время и, мы понимали, сползал в пропасть и Советский Союз.

«Мрази» со Сталиным

«На Запад» мы ездили часто — за сервисом, за культурой. Северодвинских студентов запросто можно было встретить в Таллине, Риге. В те времена номер в гостинице «Выру» можно было заказать обычной телеграммой из Северодвинска. В таком номере в России мы жить не могли, их в обращении не было (или всё оформлялось только за взятку — мы не знали, поскольку взяток давать не умели, но в Москве, Ленинграде устроиться в гостиницу было невозможно).
А тут — всё для вас. Культура обслуживания в ресторанах, всё вдвое дешевле. Правда, в отдельные рестораны женщин пускали только в платье и в чулках (и обязательно в сопровождении мужчин). Хотя джинсы ещё в то время в моду не вошли (70-е годы), но в дорогу мы преимущественно надевали брюки — модные по тем временам «клёши». И «сопровождения» у нас не было. Поэтому в центральных ресторанах Таллина и Риги нам побывать не удалось. В этом отношении — дискриминации женщин — наш «Запад» мало отличался от нашего «Востока».
Зато в остальном… Финские бани. «Вана Таллин». Церковь Олевисте. Водный канал в Пирита, монастырь святой Бригитты. Парк Кадриорг. Варьете, шоссейно-кольцевые и трековые гонки. Певческое поле, Домский собор. «Рижский чёрный бальзам». Тракайский замок. Олесский замок. Всё культурно, прилично.
Но в 1981—1982 годах уже — стычки с продавцами и официантами, которые не хотят тебя понимать и делают из тебя «кальку». А в Тракае молодой человек специально приходит в наш номер, чтобы объяснить, какие мы, русские, мрази вместе с нашим Сталиным. Для нас это впервые и дико. Сначала, приезжая из Прибалтики, мы брезгливо приживались в «бескультурном» Северодвинске, потом — радовались, что вернулись домой, где кругом свои.

Москва: своя и чужая

В Москву ездили в театры и музеи, а заодно закупиться добротной одежонкой, обувью. Малый академический, МХАТ, театр им. Маяковского, театр Советской Армии, театр им. Комиссаржевской, театр на Таганке, театр оперетты, театр сатиры, в Ленинграде — БДТ.
Но попасть в Большой в Москве было нереально. Мошенники ловили нас на эту приманку как мух на липучку. Спектакли Большого — балет, оперу — мы смотрели в Кремлёвском Дворце съездов, где северодвинские студенты также попадались часто.
Исторический музей, Третьяковка, комплекс Кремля, Китай-город, Эрмитаж, Кунсткамера, Пушкин — лицей, Екатерининский дворец…
Москва была своим городом — прос-той и понятной, не такой уж большой, в центре всё рядом. Какой она стала сейчас — знать не хочу. Уже с вокзала чужая, сумасшедшая, бесформенная.
Ленинград мне всегда казался городом декоративным, музейным, недогородом. Серый и хмурый, он почему-то выталкивал меня из себя.
Помню, в Москву специально летали на выставку сокровищ гробницы Тутанхамона, но попасть в Пушкин-ский музей не смогли: все билеты были у спекулянтов и стоили как два рейса на поезде до Москвы. Принципиально не купили. Жалели потом, что не пошли. Теперь ехать в Каир ради этого — не стоит. Уже не надо. Уже интерес пропал. А тогда был — ко всему.
Мумии лежали и в фойе Эрмитажа. В Русском музее была вся Вологодская и вся Архангельская область, экспонатами оттуда и были залы заняты. Грустно стало уже тогда: что мы в Питер ездим на нашу же культуру, только у нас и сохранившуюся, взглянуть.

К морю!

Не везде удалось побывать, не везде. Летом компас всегда работал одинаково — в Крым, к морю. Ехали туда погреться. В Ялте на набережной встречались все. Ялта — Алупка; Алушта, Севастополь — Херсонес; Феодосия — Кара-Даг; Евпатория. На Кавказе — Нальчик — Домбай, Кисловодск, Сочи — Хоста, Кудепста; Геленджик. Азовское море.
Но лучше всё-таки Крым — люди там ментальностью поближе. Ныряли, загорали, млели от ничегонеделанья. Летали только самолётами «Аэрофлота» — быстро, удобно, туда-обратно, хоть бы и на семь дней. Жили полной жизнью.
Теперь — лети хоть куда. Почти дёшево. Почти безопасно. Не хо-чу.

Это просто экзотика

Прыжок с карбаса в Белое море.

Соловки — это действительно была экзотика. Острова, море кругом. Средство передвижения — карбас. История (заброшенные скиты, церкви, монастырь, который очень вяло в то время реставрировался).
Очень тёплое лето, иногда шторма. Ягоды, грибы, зайцы, тюлени. Чудесный подводный мир. Житьё бродяг, гитара. Красота природы, моря, сооружений. Встречи с бродягами, добытчиками водорослей, историками и археологами.
Думаю, что циклопическая кладка стен Соловецкого кремля — это всё-таки дело рук не монахов, а неизвестных строителей неизвестных времён, поскольку ничего подобного на тысячи вёрст вокруг нет.
Фото из архива автора, Игоря Пучкова
и с сайтов poloniya.ru, mtvoyage.ru