«Уникальный всплеск насилия». Историк Александр Дюков — о «Большом терроре»
В 2017 году Россия отмечает не только 100-летие Февральской и Октябрьской революций, кардинально изменивших ход отечественной истории, но и 80-летие начала периода, вошедшего в историю как «Большой террор». За относительно короткий промежуток времени репрессии обрушились на сотни тысяч граждан, начиная от высшей партийной и военной элиты, и заканчивая рядовыми рабочими и крестьянами.
В обсуждении темы «Большого террора» чаще всего эмоции берут верх над разумом. Одни готовы записать в его жертвы десятки миллионов, другие полагают его в большей степени выдумкой антисталинской пропаганды.
О «Большом терроре» на основе фактов, а не домыслов, АиФ.ru поговорил с российским историком, директором фонда «Историческая память» Александром Дюковым.
«Большой террор» — это совокупность нескольких репрессивных кампаний
Андрей Сидорчик, АиФ.ru: Александр Решидеович, ничего сопоставимого с «Большим террором» по масштабам в советской истории не было. В чем причины этого явления?
Александр Дюков: Действительно, если мы посмотрим на динамику репрессий в Советском Союзе 1921 −1953 гг., мы увидим, что 1937 — 1938 гг. выделяются на общем фоне как уникальный всплеск насилия. Менее чем за полтора года в СССР во внесудебном порядке было осуждено около 1 миллиона 350 тысяч человек, из которых 681 тысяча была расстреляна. Это составляет более двух третей от всех расстрелянных за период с 1921 по 1953 гг. Ни во время коллективизации, ни во время Великой Отечественной войны мы не встречаем столь огромного количества смертных приговоров. Это, безусловно, уникальное явление.
На протяжении многих десятилетий историки спорят о причинах массовых репрессий 1937 — 1938 гг. Одни видят причины в «паранойе» Сталина, другие утверждают, что массовые репрессии были элементом подготовки к приближавшейся мировой войне. Третьи утверждают, что «Большой террор» стал результатом борьбы руководства страны с властными бюрократическими «кланами» на местах и напоминают о выборах 1937 года, в «тени» которых проходили массовые репрессии.
На мой взгляд, во всех этих наблюдениях есть здравое зерно; сводить события «Большого террора» к какой-то одной причине неверно — прежде всего потому, что «Большой террор» является совокупностью нескольких репрессивных кампаний, разворачивавшихся практически одновременно и влиявших друг на друга, однако имевших разные цели и разную логику.
Первая из этих репрессивных кампаний — кампания по борьбе с «врагами» в рядах партийного и государственного аппарата. Эта репрессивная кампания стала кровавым итогом долгой и безуспешной борьбы Кремля с системой патрон-клиентских связей на местах. На протяжении нескольких лет руководство СССР наблюдало, как попытки интенсифицировать чистки против бывших оппозиционеров тонут в болоте местных парторганизаций, — и, в конце концов, уверило себя, что это происходит потому, что под маской региональных партийных начальников скрываются враги и их пособники.
Содержанием второй репрессивной компании была популистская борьба с причастными к нарушению законов представителями партийного и государственного аппарата на местах. Наказывая в ходе местных показательных процессов чиновников, издевавшихся над местными крестьянами, Кремль пытался нормализовать отношения с простым народом, испытывавшим после коллективизации не самые лучшие чувства к государству. По мере своего развития эта репрессивная кампания начинала пересекаться и взаимодействовать с первой.
Первые две репрессивные кампании были публичными и осуществлялись через легальные судебные органы — Военную коллегию Верховного суда, суды и военные трибуналы. Третья и четвертая репрессивные кампании осуществлялись в тайне через внесудебные органы («тройки» и «двойки») и дали больше всего жертв. Третья репрессивная кампания — эта так называемая «кулацкая операция», направленная против бывших кулаков, уголовников и всевозможного антисоветского элемента. Фактической ее целью была чистка наиболее враждебных власти элементов населения, однако выбор целей оказывался довольно произвольным.
Наконец, четвертая репрессивная кампания была направлена на борьбу с так называемой «базой» иностранных разведок. В рамках «национальных» операций НКВД преследование потенциальных помощников вражеских разведок зачастую вплотную приближалась к преследованию по этническому принципу. Осуждение шло во внесудебном порядке через так называемую «двойку», ограничивающие масштабы репрессий «лимиты» не устанавливались.
Каждая из перечисленных репрессивных кампаний имела свои задачи и свои механизмы эскалации; в совокупности же они образуют именно то, что мы именуем «Большим террором».
— Каковы временные границы периода, именуемого «Большим террором»?
— У германских историков Марка Юнге и Рольфа Биннера есть монография «Как террор стал "Большим"». Она, кстати говоря, переведена на русский язык. Я согласен с германскими коллегами: «Большим» террор стал после начала массовых операций НКВД, то есть того, что я называю третьей и четвертой репрессивными кампаниями. Собственно говоря, если бы не «кулацкая» и «национальные» массовые операции, репрессии затронули был лишь верхушку партийного и государственного аппарата и историки бы писали об это явлении совсем по-другому. Однако, к сожалению, массовые операции имели место. Начало им было положено знаменитым приказом НКВД № 00447 о «кулацкой операции», утвержденным Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 года. Завершился же «Большой террор» 17 ноября 1938 года, также постановлением Политбюро. Так что хронологические рамки очень четкие.
«Из окна Сталина реализация массовых операций была видна плохо»
— Организаторы «Большого террора» изначально планировали его в подобном масштабе?
— Я убежден, что нет. В отличие от репрессий против советских элит, которые Сталин контролировал чрезвычайно плотно (его подпись имеется на практических всех списках осуждавшийся через Военную Коллегию Верховного Суда), «массовые операции» были фактически отданы на откуп НКВД и региональным властям, которые не только корректировали списки категорий жертв, но и проводили непосредственный отбор подлежавших аресту. Возможность контролировать активность региональных подразделений НКВД посредством «лимитов» (то есть предельного числа людей, подлежавших репрессиям), заложенная в приказе № 00447, оказалась фактически нереализованной: при должной настойчивости регионы получали требуемые дополнительные цифры. «Лимиты» по кулацкой операции, заложенные в приказе № 00447, были в конечном итоге превышены в несколько раз. Конечно, было бы неправильно утверждать, что Кремль потерял возможность контролировать происходившее в регионах: в конце концов, массовые операции были без проблем были закончены именно распоряжением сверху. Речь стоит вести не о потере контроля, а о передаче ряда репрессивных функций на региональный уровень. Из окна кремлевского кабинета Сталина реализация массовых операций на местах была видна плохо и это, конечно, имело по-настоящему страшные последствия. «Притормаживать» массовые операции Москва начала лишь весной 1938 года.
— Какие категории советских граждан были более всех затронуты «Большим террором»?
— Чрезвычайно высокие показатели репрессированных были среди партийно-государственных элит и православного духовенства. Число расстрелянных в рамках «кулацкой операции» священников было просто невероятным. Именно поэтому наследники этих групп до сих пор столь чувствительны к памяти о репрессиях 1937 — 1938 гг. Также пострадало непропорционально большое в сравнении с численностью населения число поляков по национальности. В абсолютных числах, разумеется, русских, украинских и белорусских крестьян-кулаков было расстреляно больше всего, однако по сравнению с общей численностью крестьянства это была не столь впечатляющая цифра.
— Сегодня можно назвать достоверное число жертв «Большого террора»?
Да, конечно, этот вопрос хорошо исследован. Всего за период 1937 — 1938 гг. было арестовано примерно 1 миллион 550 тысяч человек, из которых во внесудебном порядке было осуждено 1 миллион 350 человек, из них 681 тысяча — к высшей мере наказания, а остальные — к срокам от 8 до 10 годов заключения. Подавляющее большинство репрессированных было осуждено в рамках массовых операций — «кулацкой», направленной против кулаков, уголовников и политических врагов советской власти, и «национальных» — против так называемой «базы» иностранных разведок. Численность осужденных в рамках репрессивных кампаний против чиновничества и представителей советских элит в совокупности составляет около 5 процентов от общего числа репрессированных в 1937-1938 гг. При этом, разумеется, возможность выжить у представителей элит, осуждавшихся через Военную коллегию Верховного Суда (по т.н. «сталинским спискам») была меньше, чем у простолюдинов, осуждаемых «тройками».
«Уголовники были обозначены как один из ключевых объектов»
— Верно ли, что в период «Большого террора» в числе лиц, попавших под высшую меру наказания, оказалось значительно число уголовных преступников?
— В приказе № 00447 уголовники были обозначены как один из ключевых объектов массовой операции. Это, безусловно, приветствовалось местными властями: проблема с уголовной преступностью стояла достаточно остро и разрешением руководства страны осуждать уголовников во внесудебном порядке не только к заключению в лагеря, но и к смертной казни, на местах немедленно воспользовались. Самое большое число осужденных по приказу № 00447 уголовников пришлось на вторую половину 1937 года; в 1938 году маховик репрессий так раскрутился, что предоставляемых Москвой «лимитов» стало не хватать и потому местные подразделения НКВД предпочитали проводить по «тройкам» прежде всего «антисоветский элемент», а не уголовников, предоставляя решение судьбы последних обычным судам и т.н. «милицейской тройке», не имевшей права выносить смертные приговоры. Как бы то ни было, всего в рамках «кулацкой операции» во внесудебном порядке было осуждено 128 тысяч уголовников, в том числе 44 тысячи — к высшей мере наказания.
— Справедливо ли утверждение о том, что после прихода на пост главы НКВД Лаврентия Берия «Большой террор» завершился?
— Массовые репрессии 1917 — 1938 гг. были остановлены 17 ноября 1938 г. совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об аресте, прокурорском надзоре и ведении следствия», основные положения которого были впоследствии конкретизированы приказами нового главы НКВД Берия. Прекращались массовые операции, аресты было приказано проводить исключительно в индивидуальном порядке с санкции прокурора, рассмотрение дел «тройками» запрещалось. Все незавершенные к 17 ноября следственные дела «троек» должны были быть рассмотрены в судебном порядке. Все дела, по которым «тройками» был вынесен, но не приведен в исполнение смертный приговор, должны были быть пересмотрены в судебном порядке. Довольно много арестованных, но не осужденных людей были освобождены. Совершенно ясно, что у власти было понимание, что массовые операции вылились в огромный произвол и уничтожение невиновных людей.
— Правда ли, что значительный процент дел тех, кто попал в маховик «Большого террора», был пересмотрен при Берия?
— Я уже говорил, что в ходе массовых репрессий осуждения шли либо через систему судов (Военная коллегия Верховного суда, военные трибуналы, обычные суды), либо во внесудебном порядке («тройки» и «двойка»). Через суды осуждали главным образом представителей элит, во внесудебном порядке — простонародье. После окончания массовых репрессий 1937 — 1938 гг. осужденные к различным срокам заключения представители элит часто подавали апелляции. Их дела пересматривались, они реабилитировались. Вопросы, касавшиеся возможной реабилитации приговоренных к высшей мере не рассматривались — так же, как практически не рассматривались вопросы реабилитации осужденных во внесудебном порядке. В Алтайском крае было отменено около 0,35% приговоров «троек», в Карельской АССР — 2,3%. Достаточно показательные цифры, на мой взгляд.
— Часто можно услышать такую фразу: «Правду о "Большом терроре" до сих пор скрывают закрытые архивы». На ваш взгляд, насколько верно подобное утверждение?
— К настоящему моменту историкам доступен огромный массив документов о репрессиях 1937-1938 гг. Разумеется, любому исследователю хотелось бы видеть больше, однако даже то, что уже доступно, позволяет нарисовать картину произошедшего, которая уже не изменится. Открытие новых документов позволит лишь уточнить некоторые детали (скорее всего, довольно мелкие). Так что не надо сетовать на недостаток документов о «Большом терроре» — нужно лучше работать с уже имеющимися.