Григорий Юдин: "В вузах все больше власти менеджеров и меньше власти «людей университета»"
Ниже размещена беседа Григория Юдина с Игорем Крючковым о культурном движении 1968 года, опубликованная на сайте "Что и требовалось доказать".
В мае 1968 года во Франции начались масштабные студенческие протесты, которые изменили современное образование и наполнили его новым смыслом. В конце июня президент страны Шарль Де Голль пошел на уступки студентам и объявил досрочные парламентские выборы, которые погасили революционную волну. ЧТД поговорил с социологом, старшим научным сотрудником НИУ ВШЭ и преподавателем Шанинки Григорием Юдиным об идеалах 1968 года и их влиянии на современные российские университеты.
- Что же произошло в мае-июне 1968 года во Франции?
- В 1968 году французские студенты начали предъявлять претензии правительству и, по большому счету, всему социальному порядку. Они стали оккупировать университеты, выходить на улицы с протестами. Параллельно начал формироваться союз между студенчеством и рабочим классом. Рабочие тогда же захватывали заводы в разных частях Франции. Это была попытка радикального изменения общественного порядка. И мы до сих пор не можем четко сказать, увенчалась ли эта попытка успехом. Это точно не было успехом революционного движения. Не было захвата власти. Но он и не был целью студенческих протестов. Учитывая не лучший опыт революционных движений прошлого, студенчество таких задач не ставило. В целом события 1968 года можно назвать революцией культурной, и основные ее этапы начались уже после акций протеста. Изменения продолжались в течение последующих десятилетий, и большой вопрос, не находимся ли мы до сих пор в фарватере 1968 года.
- Получается, сегодня мы пользуемся завоеваниями этой революции? Или, наоборот, она провалилась и сегодня мы стоим на ее обломках?
- Об успехах 1968 года идет большая дискуссия. Те, кто говорит о провале этой революции, часто приводят в пример ее лидеров. Многие из них оказались впоследствии «переработаны» правящим классом, пошли на компромисс с властями и попытались конвертировать наработанный авторитет в довольно мягкие реформы, иногда успешные, иногда — не очень. Но поскольку революция происходила в культуре и охватывала далеко не только май 1968 года во Франции, но и схожие процессы в США и Великобритании, например, то лучше обращать внимание на то, как под ее влиянием изменилась повседневная жизнь. И вот здесь успехи гораздо заметнее. Это революция в области сексуальных отношений. Это радикальная перестановка сил в том, что называется «высокая культура». Это изменение в работе и жизни университетов, в циркуляции знаний в обществе. Образование стало гораздо более доступным, знания перестали концентрироваться в высших избранных слоях. Началась борьба за расширение доступа к образованию, борьба против жестких иерархий, за социальную мобильность и эмансипацию. Все это в широком смысле является наследием 1968 года.
- Почему именно студенчество стало катализатором изменений?
- Студенчество стало катализатором, потому что к тому времени в вузах накопились проблемы. Там оставалось немало жестких структур, которые давили на молодых людей, решивших получить образование. Процесс получения образования был пропитан насилием, причем насилием, связанным с госаппаратом и государственной идеологией. Это сильно ощущалась студентами в то время. И поскольку вузы были важным каналом социальной мобильности, там напряжение и сконцентрировалось. В России сегодня идут похожие процессы — конечно, не такого масштаба. Например, когда преподаватели или те, кто называют себя профессорами, отчитывают студентов как малых детей, навязывают им определенные взгляды и распоряжаются их политической жизнью. Все это вызывает естественное отторжение и напоминает нам сюжеты 1968 года.
Кроме того, в то время происходил серьезный социальный слом. Так называемый «образованный класс» занимал новое место в структуре общества. Он неизбежно расширялся, начинал осознавать свои интересы и создавать новые коалиции. Поэтому неудивительно, что именно в университетах происходили основные изменения классовой структуры общества. Другими важными факторами оказалось переосмысление реалий холодной войны, неготовность мириться с биполярной структурой мира, падение доверия к Коммунистической партии Советского Союза у тех, кто продвигал левую повестку. Все это привело к попытке обновления левого лагеря. И это обновление происходило в университетах, где левые взгляды были популярны и где возникали все более неприятные вопросы к тогдашним левым партиям, в частности, к французской.
- Что же произошло с образованным классом? Он развалился?
- Ну, он по-прежнему есть в силу объективных причин. Пользуясь формулировками стандартной марксистской теории, есть классы в себе и классы для себя. Первые просто объективно существуют, а вторые уже осознают свои интересы и поэтому являются субъектами классовой борьбы. Говорить о том, что в 1968 году образованный класс четко уяснил свой интерес, не получится. Он только начал свое развитие, начал формироваться. Если мы сравним нашу современность и то, что было 50 лет назад, то мы увидим сегодня огромное число людей свободных профессий, занятых частично интеллектуальным, культурным трудом. Это фрилансеры, люди с ненормированным рабочим днем, которые не попадают в четкие рамки индустриального общества. Именно по этому пути пошло развитие образованного класса в 68-м. Это понятная трудовая судьба для очень многих людей, которые поступают сегодня в университеты.
Сегодня у образованного класса добавилось проблем. Это нестабильная занятость и отчуждение труда. В 1968 году было трудно представить себе человека, который занимается любимым делом, производит некий культурный продукт, — и этот продукт потом присваивается капиталистом, заказчиком, которому предельно не близки интересы работника. И использует он этот продукт в совершенно других, чуждых работнику целях.
Взять, например, копирайтеров в рекламном агентстве. У многих из них возникают вопросы о том, что происходит на последующих этапах с их продуктом, в который они серьезно вкладывались. Интеллектуальная деятельность сегодня возможна только постольку, поскольку она отвечает каким-либо коммерческим интересам. Это хорошо видят, например, те, кто занимается наукой. Если они не могут четко объяснить, кому и зачем то или иное исследование нужно с практической точки зрения (то есть принесет деньги), то автоматически сталкиваются с недоверием по отношению к себе. А это вызывает у них фрустрацию. Потому что они привыкли считать, что их занятия имеют интеллектуальную ценность. Так что их повестка пересекается с повесткой образованного класса 1968 года, но мы говорим о разных социальных структурах.
- Дают ли современные технологии свободу образованному классу?
- Нельзя сказать, что образованный класс сегодня получил какую-то серьезную свободу. Эти люди, конечно, освобождены от конвейера в духе Генри Форда, они не привязаны к месту работы. Но они сталкиваются, возможно, с еще более тяжелой формой отчуждения труда, чем в прошлом пролетариат. Потому что пролетариат хотя бы был свободен, когда покидал завод. А сегодняшний образованный класс фактически не покидает работы никогда. Вообще нет времени ни на что отвлечься. Так что отчуждение еще сильнее. Есть надежда, что технологии несут освобождение сами по себе, но этого еще надо добиться. Так сказать, обогнать капитализм, который пытается переработать эти технологии в свою пользу. За этой повесткой «акселерационизма», то есть ускорительства, стоит желание пользоваться плодами технологий в своих интересах, а не в интересах капитализма, который, будем честны, очень редко предлагает нам технологии, которые действительно нужны.
Каждый, кто имел опыт покупки двух последовательных версий продукции компании Apple, понимает, что никакой принципиальной разницы между ними просто нет. Если мы говорим о технологиях, которые должны менять человеческое общество, то это, конечно, не они. Есть и более осторожные оценки. Согласно им, технологии нейтральны и воплощают все противоречия, через которые проходит общество в данный момент. Так что надеяться, что, скажем, новая цифровая реальность даст нам освобождение от проблем, не приходится.
- Можем ли мы ожидать повторения 1968 года в иной форме? Есть ли сегодня предпосылки новой подобной революции?
- Рецидивы 68-го года периодически случаются. Если мы посмотрим, например, на американское движение Occupy Wall Street, которое мы не так давно наблюдали, то оно основано как раз на этих идеях. Оно добилось некоторых своих целей, но в общем, конечно, не изменило мир, который мы видим за окошком. В этом и есть сложность. Если вы хотите свергнуть, скажем, какого-нибудь кровавого тирана, то вы выходите на площадь, сопротивляетесь органам власти и в итоге эту власть захватываете. Но это не те цели, которые ставились в 1968 году, и не те цели, которые ставят перед собой нынешние классы-наследники. Более или менее понятно, что в современном обществе проблемы образованного класса таким образом решены не будут. Они могут быть решены в результате крупного культурного преобразования, а не перехвата власти. Поиск этих форм идет сейчас.
- Как изменили идеи 1968 года современные университеты?
- Сейчас заметны разнонаправленные процессы. В первое время после 1968 года эти идеи брали верх в том, что касается образования. Это было существенное переприсвоение университетов студентами. Но позднее наступила неолиберальная реакция, которую мы хорошо ощущаем сейчас, в том числе в России. В результате насаждения «новой рациональности», ориентации на оптимальное функционирование образовательных структур власть сегодня вернулась к администраторам. Критерием для осуществления образовательной деятельности считается экономическая эффективность и полезность. В этом смысле мы сильно откатились назад по сравнению с завоеваниями 60-х годов.
Если мы посмотрим на университеты, хоть на российские, хоть на европейские или американские, везде все больше власти менеджеров и меньше власти «людей университета»: профессуры, студентов. Все сильнее их функционирование подчиняется внешним, чисто формальным критериям эффективности. Ценится то, что легко монетизировать или оценить в рейтингах, чтобы определить победителя в конкуренции. Сейчас университеты работают как корпорации, друг с другом конкурируют. В то время как главная задача образованного класса, естественно, состоит в том, чтобы университеты занимались образованием и качественными академическими исследованиями.
- Если напряжение никуда не делось, а идеалы 68-го не предполагают политической борьбы, чего ждать от студенчества?
- Тут уместнее говорить не о студенчестве, а об образованном классе, который мы уже обсуждали. В целом власти продолжат давление на него, и противостояние будет обостряться. Что касается студенчества, то оно в какой-то момент потребует контроля над университетами. Конечно, мы живем в одних реалиях с Европой и США, но у нас своего 1968 года, например, не было. В России никогда не было ситуации, в которой студенты требовали контроля над вузами. Это вполне может произойти. Я вижу некоторые предпосылки к этому. У современного студенчества все больше запрос на дискуссию в противовес насильственному навязыванию знаний. Все больше запрос на дебаты в противовес иерархически стройному знанию, которое спускают сверху. Этот запрос возникает в разных вузах и разных городах одновременно. Ну и современные формы давления тоже, конечно, раздражают; из-за этого будут чаще звучать требования сделать университеты вновь университетами. Прекратить делать из них бараки, военные части, департаменты министерств и так далее.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky