Бывший ополченец и экс-боец «Беркута» борется с раком и нуждается в срочной помощи
Экс-боец «Беркута» поделился воспоминаниями о событиях на майдане в 2014 году, когда Киев захлестнули массовые протесты.
С бывшим бойцом подразделения «Беркут» Денисом Запорожцем Федеральное агентство новостей пообщалось в Донецке. Нас встретил веселый, улыбчивый, хотя и выглядящий немного усталым, парень. Угостил вкусным ужином собственного приготовления, рассказав, что ему хорошо удаются мясные блюда. А вот когда речь зашла о майдане, где он оказался в качестве силовика, и войне в Донбассе, в которой также принимал участие, сказал, что об этом говорить трудно – начинает волноваться, а это сейчас ему нельзя.
Денис борется с онкологическим заболеванием. В Сети объявлен сбор помощи. Сейчас бывшему бойцу «Беркута» срочно нужно продолжить лечение, на которое у него нет средств. По словам Дениса, ему нужно на платном лечении хотя бы дотянуть до получения паспорта РФ и тогда все станет значительно проще. Несмотря на то, что о майдане и войне ему говорить непросто, без событий 2014-2015 годов история этого человека не будет полной. Денис последовательно рассказал, что происходило с ним эти пять лет.
— Расскажите, как оказались на Майдане.
— Нас забрали из Днепропетровска, сказали, что в Киеве – массовые заворушення. Митинги и т.д. Пока не появились «студенты», было относительно тихо.
— А было ли ощущение, что грядет катастрофа?
— Да не… Все думали – постоим, они покричат, поисполняют, да и все. Разве что пьяные что-то вытворят. Никто не предполагал, что будет переворот или еще что-то конкретное, что до стрельбы дойдет. Мы, «Беркут», там стояли со щитами сменами по 4
часа, а потом ходили в палатку, в бусики (микроавтобус. – Прим. ФАН) или в администрацию погреться, покушать, поспать.
— Когда стало понятно, что происходит нечто необычное, что это не просто акции?
— После студентов. Кажется, это был еще 2013 год. А теперь я даже ребенка своего не могу увидеть только потому, что кому-то не хотелось дождаться выборов, которые уже были на носу... А когда все началось, пацанов зеленых было жалко. Мы то уже взрослые,
у нас подготовка. ВВ-шники, пацаны молодые – вот они были реально в шоке. В них летят кирпичи и все остальное, а они стоят и не знают что делать. А эти [протестующие] прибегают с палками и их выхватывают. Мы, сотрудники милиции, просто выполняли
свою работу – защищали конституции страны, парламент от этих «веселых» ребят. Очень бесило, что так и не дали команды их разогнать. А виноватыми остались все равно мы!
— Что было потом?
— А потом началась стрельба, весь этот дурдом. И мы поехали домой, и когда вернулись, то не знали, что с нами будет. Думали – то ли переквалификация будет, то ли приедет «Правый сектор» (запрещенная в РФ экстремистская организация) нас приговаривать. Многие сразу рапорта написали, потому что зачем все это надо, уже не было вообще никакого закона, мы уже не были защищены законом… Потому что была явная угроза жизни и здоровью сотрудников, а нас обвиняли в применении спецсредств! Мы вообще имели право использовать огнестрельное оружие! Нет, нельзя, оказывается… А там пацанов, извините, убивали. Я тоже написал рапорт, семью отвез подальше. Командир и говорит: «что, боишься?!» А я на него смотрю и думаю – «ты вообще адекватный человек?»
— Что было самое страшное на Майдане?
— Да они [протестующие] сами были честно говоря немножко страшноватые…Вот представьте себе – возле человека взрывается свето-шумовая граната, а ему вообще все равно! Он стоит, своим занимается. Е-мое, там все глушит так, что мама не горюй! А они как зомби стоят. Им кто-то что сказал, и они толпой погнали нас сметать.
— Как Вам кажется, что их заставило так себя вести? Это же обычные ребята…
— Да кто ж их знает. Может, как говорили на майдане – «веселые чайки». У меня есть знакомый опер. У него жена поехала на майдан, они потом, конечно, развелись. Они вернулась через полторы недели – в шоке, глаза красные, ломка еще слегка была у нее. Говорит – «я вообще не помню, что там было!» Неделя полностью пропала у нее из жизни. Была там, конечно, какая-то ерунда, чем-то они там баловались. Люди может и не знали, возможно – подмешивали. Некоторые, возможно, на сильно патриотической волне были. Хотя я, честно, не понимаю, 2014 год – уже вот они, выборы. Не могли нормально все сделать, надо было срочно организовать майдан, показать что-то. И кому они лучше сделали?
— Кто-то их координировал?
— Да! Их видно ж было, они постоянно собирались группками. Не знаю, что они там делали. Но иногда смотришь на отдыхе, сверху – вокруг одного собралась кучка, покивали головами, через какое-то время – разошлись. Потом дальше – собралась, разошлась. По-любому их, конечно, координировали. Были лидеры – те, кто ими управляли, шахматами этими. Не думаю, что наш народ так собрался бы, если бы не было сильного координатора всего этого, не было бы все это организовано кем-то.
— Деньги там платили рядовым участникам?
— Да, народ в том числе ехал, как у нас это бывает, заработать.
— Сколько они получали.
— Я не знаю. Честно говоря – не интересовался. Мне все равно. Пусть теперь на что хотят, на то и тратят. Уже дотратились до того, что на Украине тарифы – мама не горюй, и зарплаты копеечные.
— По ощущению – кто за этим стоял? Кому все это было в конечном итоге нужно?
— Мое личное мнение – Америке. Они же все время хотели поставить свои ракетные установки поближе к России – ПРО и т. д. Да и сейчас на передке то же самое – американские кураторы и инструктора. Ездят, проверяют, что да где. На них уже никто особенно внимания не обращает.
— Что было потом, когда Вы уже вернулись из Киева?
— Понимаете, к нам на базу начали приезжать «Днепр-1» и другие – забирать оружие, патроны и т. д. Мы вообще не поняли, что это такое. Мы на это все стоим, смотрим с распростертыми глазами – что за бред? Люди не из структуры министерства, вообще непонятно кто, приезжают нас разоружать! Нормальный вариант!
— На основании чего они это делали?
— Не знаю, начальство решало. Мы туда и не лезли. Ну, наверное, типа – война началась, нужно оружие, дайте. Пацаны начали увольняться… Понабирали новых.
— А Вы?
— Для меня последней каплей стало решение отправить нас в Харьковскую область. В город Изюм и там стоять на блокпостах. Мы только что видели, что творилось на майдане, а тут еще и защищать их… поняли, что уже и «Беркута» как такового толком и нет. Ну и написал я этот рапорт. Семью вывез за город – в село в Днепропетровской области, потому что, думаю, если пойдут какие-то боевые действия, город пострадает так неплохо. А сам поехал в Луганск. Я хотел, когда обоснуюсь, их тоже перетянуть. А то
куда их?
— Что происходило в ЛНР?
— Ну, начал служить. Ходить на выходы – меня взяли в разведку. Бывало, пацаны попадали в окружение – мы их вытягивали. На Счастье стояли… Ну, служил и служил. Начались конфликты с женой. Уже весной 2015 года мы с ней толком и не общались.
Стало ясно, что семьи уже нет.
— А на той стороне какая атмосфера?
— В школах – полный патриотизм, украинский язык, все должны ходить в вышиванках.
— На той стороне есть те, кто не с Украины?
— Пацаны в ЛНР польские документы видели у убитых. Чешские тоже.
— Что скажете вообще о противнике?
— ВСУшники – это обычные мужики, их заставили. Один пацанам рассказывал – его с завода забрали, ему эта война не нужна, у него дома семья, дети. Но их, что самое главное, увольнять не хотят! То есть они свой срок некоторые уже пробыли, а им говорят – «сидите здесь и все». Цирк, одним словом. А вот «Айдар», «Азов» – эти полностью, как говорится, «оторви и выкинь», там мозгов нету вообще.
— Когда Вы поняли, что начались проблемы со здоровьем?
— В середине 2015 на шее шишки появились. Я сначала думал – обычные жировики. Один выскочил, на следующий день в том же месте – два таких же шарика. Я на тот момент служил в подразделении РХБЗ – радиационной, химической и бактериологической защиты. Поехал я в санчасть. Там сразу сказали, что у меня что-то нехорошее с лимфоузлами. Направили к хирургу. В Луганске хирурги посмотрели и сказали – «ну что, мы, хирурги, можем резать, можем не вырезать». Послали к гематологам, там у меня взяли кровь на анализ, сказали что все прекрасно. Но сказали ехать в луганский онкодиспансер. Там меня сразу «обрадовали» – сказали, что что-то нехорошее. Взяли биопсию. А через две недели сообщили, что у меня рак лимфоузлов, третья стадия.
— Сразу третья?!
— Я же не привык болеть… До этого за всю жизнь наверное и не болел ни разу. Простуда? Все равно занимался своими делами. А тут рак… Но мне сказали, что такое неплохо залечивается. Что один из немногих случаев, когда можно вылечить и потом до конца дней забыть о том, что это такое. Я стал совмещать службу с лечением. О диагнозе говорить никому не стал. Только командиру сказал, что заболел и что нужны лекарства. Он через Союз добровольцев Донбасса достал лекарства.
— Как шло лечение?
— Нормально… Я брал несколько дней выходных, всем говорил – «по девкам съезжу» или еще что-то такое придумывал и уезжал в Луганск. Меня там пару дней прокапывали, и я снова возвращался на передок или еще куда-нибудь. С пулеметом бегал. Это потом уже меня отругали, что во-первых, мне нельзя было тяжелое тягать, а во-вторых – мотаться по такому километражу. Говорят – «тебе ж нельзя было, а та мотался, сказал бы, что тебе плохо и сидел бы, дневалил». А я уже привык, втянулся. И нормально себя чувствовал. После шести курсов химиотерапии я вошел в ремиссию, которая длилась где-то год. Все это время я служил. А потом у меня случился рецидив. В Луганске мне начали капать то же самое… Потом поменяли ту химию на другую и уже не было вообще никакого эффекта. А пацаны заметили, что я начал зеленеть. Поднялся билирубин – кровь начала поганиться. Это был уже конец 2017 года. Мне говорят – поезжай-ка ты лучше в Донецк. Мне уже было плохо – температура 40 и выше. Я написал в донецкие клиники, чтоб не кататься, но ответа не было. Я собрал документы и приехал наобум.
— В какую клинику?
— В ОЦКБ. Там все посмотрели, как меня лечили, и врач сказал: «за такое лечение нужно сажать! Да они ж тебя просто еле-еле поддерживали! Мы третью стадию элементарно лечим! У нас люди на ноги встают за полгода, тем более – если организм хороший! А глядя на тебя видно, что у тебя все очень печально…»
— И что показало обследование?
— Да так и оказалось. Четвертая стадия. Поражение костного мозга, поражение правого легкого, с сердцем проблемы. Вот так уж меня полечили… Начали меня лечить в Донецке. С пацанами созванивался, они мне по копейке помогали. У меня ведь уже даже на продукты не было, я же не служил больше. Перепробовали препараты, химию, которая по гуманитарке им приходит. Но оказалось, что они меня просто не берут. В 2018 году уже практически все мои друзья узнали, что я заболел. Ругать меня за то, что я никому ничего не говорил о своей болезни. Девки в части когда узнали, стали кричать «Балбес! Идиот! Убьем! Застрелим!». Они сейчас мне очень здорово помогают – с луганским паспортом помогли, сделали прописку. Я ж когда луганский паспорт приехал делать – практически не мог ходить…
— Сейчас как себя чувствуете?
— Да нормально, не сглазить бы… Мне очень помогает Настя, вместе с которой мы служили в разведке, и журналист Алексей Топоров. Настя сделала мне группу во «ВКонтакте», начался сбор средств. Насобирали на лечение, начали пробовать другие химиопрепараты. Я начал ездить в Россию на консультации. Здесь, конечно, есть очень хорошие специалисты. Но они не разбираются в новых препаратах. Мне в Санкт-Петербурге сказали, что нужно проводить иммунотерапию либо адцетрисом, либо
ниволумабом. Насобирали около полутора миллионов рублей, но их хватило буквально на четыре курса. На один курс выходило порядка 360 тысяч рублей…
— И каков был результат?
— Меня отправили на компьютерную томограмму и она показала, что препарат меня не взял. Получается, что он только сдерживал болезнь. После 4 курсов остались те же показатели. Я вернулся в Донецк и стал обращаться в различные фонды – надо было искать деньги на лечение. В российских фондах говорили, что если бы я был гражданином России, то проблемы не было бы, а так они помогают только детям. А местные фонды такими суммами вообще не располагают. Мне взялась помочь Надя из СДД, она и до этого помогала достать лекарства. Она написала в Федеральное медико-биологическое агентство России и месяца через два сообщила, что СДД вместе с ФМБА выделили мне на лечение 4,5 млн. Я даже забыл, что мне плохо! Я с кровати подорвался: «меня лечить будут! Я счастлив, я не умру!» Я вообще не ожидал, я в шоке был! У меня же была зарплата 15 тысяч. И меня отправили в Киров на лечение. Там мне сделали несколько курсов ниволумаба. Состояние было нормальное. Я подал документы на российское гражданство. Томограмма показала, что что-то стало лучше, а какая-то шкала – поднялась. В Кирове мне сделали еще один курс, а потом объявили, что финансирование моего лечения закончились. Нужно или снова финансирование, или хотя бы российский паспорт. В Москве, в Пирогово, мне на консультации объяснили, что все не так уж плохо. Врач мне сказала, что несколько курсов еще провести и смело отправлять на пересадку.
— Что это значит – «на пересадку»?
— Мне нужно делать пересадку костного мозга. У меня поражен костный мозг. Причем мне нужно не от себя, а от донора. Мне в Петербурге делали типирование и, слава богу, по России для меня нашлось 32 донора. Обычно – максимум 7-8, а то и 1. При том с российским гражданством пересадка костного мозга вообще бесплатна. А так как я не гражданин РФ, мне в Питере сказали, что нужно 4 млн 200 тысяч рублей. В Кирове – 2,5 млн. Миллионы… Где их взять только… ? В Питере пока был, познакомился с Германом Владимировым, он про меня статью написал. Получилось собрать 90 тысяч, но этого даже не один курс не хватает. А мне
нужно в месяц два курса... Мне один хотя бы – продержать пока паспорт получу.
— Сейчас Вы как?
— Ну, если взять как мне было раньше плохо, то по десятибальной шкале у меня четверочка. Слабость, температура. Тяжело подниматься по лестнице. Постоянно повышенная потливость. Из-за того, что пью много лекарств, состояние токсикоза – во рту неприятный привкус. Сплю много. Может, организм сам знает, что так полегче будет. А так держимся. Прорвемся! Главное – чтобы оптимизм был и руки не опускались!
— Да Вы молодец! Бодрячком держитесь!
— Да мне даже моя лечащая говорит – «тебе плохо, а ты все равно куда-то бегаешь, на кого-то кричишь!». У нас в палату мужика положили, у него что-то там с кровью было. Он стал причитать, что его сюда положили умирать. Я знал, что он вставать может, но не хочет. Я на третий день не выдержал и говорю – «если ты приехал умирать, то надо, тут все приехали лечиться! Иди давай домой умирать, до свиданья!» Короче, наехал на него по полной программе. На следующий день он уже вставал, говорил – «о, что-то уже легче стало!» Помирать они тут собрались, сейчас мы вам тут дадим. Моя лечащая просекала то, что я всех на ноги ставлю, и стала ко мне подселять таких, кто руки уже опустил. Умереть мы еще успеем. Мы еще здесь для чего-то нужны!