«Ночь одиночества, ненависти и измены»: известные литераторы написали сочинения вместо московских выпускников

Из-за непрекращающегося роста пандемии в Москве и во всей России итоговое сочинение для выпускников школ было решено перенести с декабря на апрель. Экзамен проведут не раньше 5 апреля — такое решение одобрили и Рособрнадзор, и Минпросвещения, и оперативный штаб по коронавирусу. Помня о том, что природа не терпит пустоты, МОСЛЕНТА попросила известных литераторов написать небольшие эссе, взяв в качестве темы для них основные направления экзаменационных «егэшных» сочинений. «Куда ты мчишься, дай ответ?» Автор: Николай Коляда, драматург и режиссер Тема: «Человек и общество» В пьесе Николая Васильевича Гоголя «Ревизор» ярко выражается тема «Человек и общество». В первую очередь это видно на примере Хлестакова и всего населения уездного города, в который он попал. Оказывается, манипулировать сознанием группы людей достаточно просто. Здесь главное — не бояться врать, и чем цветистее будет ложь, тем быстрее, выясняется, люди в эту ложь поверят. Это очень актуально сегодня. Многие современные политики используют этот прием, не боясь, что их поймают на лжи. Главный герой пьесы Хлестаков и «с Пушкиным на дружеской ноге», и завтра же его назначат фельдмаршалом, и балы он дает, у него и на столе арбуз — «в семьсот рублей арбуз». И никто не усомнится, что это неправда. Ему верят и оказывают всяческие почести. В маленьком уездном городке все построено на подавлении человека, его свободы, его выбора. Здесь все по принципу «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Городничий подмял под себя, под свои желания и под свою выгоду все. Он берет взятки, он грубит всем, ему плевать на чужое мнение, он самодур и насаждает тугоумие, тугомыслие везде и всюду в своей вотчине. Классика на то и классика, что она жива и актуальна всегда. Разве не в таком состоянии находится сейчас бюрократическая машина в маленьких, да и в больших городах России? «Слуги народа» — наши чиновники — считают себя богоизбранными, вечными, непоколебимыми. А еще они думают, что все должны идти к ним на поклон, что они — самые главные в своих «имениях». Недавно я слышал, что одном городе начальницу управления культуры называли за глаза Газонокосилкой. Прозвища этого она удостоилась потому, что ей надо было всех сровнять, чтобы все были одинаковыми. И это в сфере культуры! Чтобы никто не высовывался, чтобы все сидели смирно, чтобы все были под одну гребенку, словно скошены газонокосилкой. Разве не так и в пьесе Гоголя «Ревизор»? «Над чем смеетесь? Над собой смеетесь», — говорит Городничий в финале, когда происходит отрезвление. Эпиграф к пьесе: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива». В финале пьесы вдруг в Городничем проявляется что-то человеческое. Всего лишь на мгновение, совсем ненадолго, но вдруг он становится жалким и несчастным человеком, который попал в водоворот, в «мешалку» того, что происходит повсеместно в обществе. А ведь он просто делает «как все». Ничего не поменялось. Салтыков-Щедрин сказал больше сотни лет назад: «Если вдруг я усну и проснусь через сто лет, то что я увижу в России? Пьют и воруют». Так оно и есть. Император, посмотрев премьеру спектакля «Ревизор», сказал: «Всем досталось. И больше всего мне». Как ни печально, ничего не изменилось и сегодня в русском обществе по отношению к человеку. Нет, не стало лучше в России. Так же плохи дороги, так же полно дураков, все остается по-прежнему. А Русь мчится куда-то. Куда ты мчишься? Дай ответ! Не дает ответа. Человек в обществе — никто и ничто, как ни печально это звучит. Попробуй, человек, попади в колесо законов общества — не выкрутишься. Сломают как спичку. «Страх перед жизнью — очевидная трусость» Автор: Елена Райская, кинорежиссер и сценарист Тема: «Смелость и трусость» Что есть смелость по первому ассоциативному ряду? Отвага, готовность кинуть вызов и принять бой, не боясь смерти. Что есть трусость по тому же первому ряду? Страх, готовность залезть под стол в случае опасности и зажмуриться. Это так очевидно, что и обсуждать здесь нечего. Однако за первыми ассоциативными рядами следуют другие, требующие более глубокого осознания этих понятий — смелость и трусость. Когда-то примером смелости для меня была Анна Каренина, героиня одноименного романа. Казалось бы, она позволила себе невозможное по тем временам: любовника, развод с законным мужем, даже расставание с ребенком — все это ради большой любви… И я была на ее стороне. Но прошло время, и я засомневалась: а было ли это действительно смелостью, или все же Анна уступила лишь страсти, охватившей ее? Этот вопрос (ханжеского порядка, я понимаю) долго мучил меня по мере того, как я проживала свой молодой период, металась, искала, встречалась и расставалась с разными мужчинами. Оставшись с двумя детьми от разных мужей и любимым романом «Анна Каренина» на прикроватной тумбочке, я вдруг осознала, что мне (равно как и Анне) однажды всего лишь не хватило мужества принять элементарную формулу жизни: дочь — жена — мать — бабушка — погост. Не хватило, по сути, смелости отказать себе в исключительном праве на самовыражение и признать свою ответственность перед детьми и будущими внуками. Иными словами, зацикленность на себе и своих страстях суть трусость перед вечностью. Именно эта трусость, на мой взгляд, и заставила Анну броситься на рельсы. Хотя со стороны это могло казаться отчаянной смелостью. Странным образом история Анны рифмуется для меня с эпизодом из «Войны и мира», когда Наташа Ростова, уже помолвленная с князем Андреем, вдруг решается бежать с Курагиным. Господи! Ну почему?! Всего-то годик ей предложили подождать!.. Но она все же решилась. Что бы ни писал об этом Толстой, как бы ни описывал интригу семейства Курагиных, ни оправдывал Наташу, лично я вижу в этом событии только страх молодой девочки перед огромностью жизни, длительностью ожидания (с ее точки зрения), невозможностью устоять перед вопросами бытия. Страх перед жизнью — это очевидная трусость. Вот за нее, свою трусость, Наташа Ростова и расплатилась сполна, потеряв офигительного князя Андрея и заполучив вместо него толстого Пьера, которому ей осталось только показывать пеленки с детскими какашками. Впрочем, и я когда-то так же испугалась огромности жизни и принялась дробить ее на мелкие эпизоды. Со стороны это могло показаться смелостью. Но это была трусость. Вот как-то так. «Poshlost, как sputnik, летит по опасной орбите» Автор: Иван Шипнигов, редактор и писатель Тема: «Верность и измена. Норма и пошлость» Давайте поиграем в антонимы: «День семьи, любви и верности». Что будет, если наоборот? — «Ночь одиночества, ненависти и измены»? Первая фраза полна смысла и света, как масляный, выпуклый импрессионистский холст; вторая пуста и страшна, как «Черный квадрат». Почему же мы так много значения придаем верности и так боимся измены? Художническая тема напоминает о рассказе Чехова «Попрыгунья», где, как мы помним, Ольга изменила Дымову с Рябовским — художником. Дымов об измене знал и простил ее; Ольга в своей обычной манере кривляться и опошливать каждое живое чувство и действие как-то сказала: «Этот человек гнетет меня своим великодушием!» — и фраза ей так понравилась, что она стала ее повторять, как заученную театральную реплику. Мне кажется, ключ к пониманию этической проблемы, как часто бывает, именно здесь — в эстетике. Измена пошла. Вспомним другого знатока и исследователя пошлости — Набокова, который, как известно, для своих американских студентов не переводил ее, а после пространных попыток перевести суть сдавался и просто транслитерировал. Пошлость — это не анекдоты ниже пояса, как часто думают, а нечто кривляющееся, как чеховская Ольга, глупенькие акварельки принимающее за искусство; нечто бегущее от тепла, уюта, покоя в ночь, одиночество, грязь. В романе Набокова «Камера обскура» богатый, уважаемый обществом и любимый семьей Бруно Кречмар уходит к некой малолетней Магде. Девочка любила похулиганить, звоня незнакомым людям, и как-то, нагнувшись поцеловать ее, Кречмар услышал, что та заказывает кому-то гроб. Назовите одно известное произведение, где прославлялась бы верность. Подробно и красочно описывалось бы, как герои верны друг другу, с точными, убийственными, как у Чехова и Набокова, деталями — только с другой моральной полярностью — подчеркивалось бы, как замечательна верность. Этого не может быть, потому что верность — это норма, необходимое условие нашего существования. Как гравитация — кто станет радоваться тому, что, прилетая в Австралию, не падает вниз головой. Верность скучна, потому что привычна и однообразна, и поэтому не становится объектом художественного исследования. Тогда как измене посвящено столько всего — от «Мадам Бовари» до сериала 2015 года с Еленой Лядовой в главной роли. Вернемся к вопросу, заданному в начале. Мне кажется, по-настоящему мы боимся не самого факта, что нас бросят любимые — и переставшие нас любить — люди. Любовь кончается, люди уходят, смерть неизбежна. Измена — это не отрицание чувства, а издевка, насмешка над ним, над семьей, любовью и верностью. Набоковская Магда вскоре стала изменять Кречмару с художником-карикатуристом Горном, в котором, по Набокову, было что-то «волосатое», «обезьянье». Он любил «окарикатуривать» саму жизнь, составляя, например, для своей предыдущей дамы завтрак из того, что нашел на помойке. Конечно, они быстро сошлись с Магдой. Помните ведь, что дьявол — обезьяна Бога? Poshlost, как sputnik, летит по своей опасной орбите. Но люди в Австралии все-таки не ходят вниз головой.