Репрессии 1941 года в РККА
Репрессии – даже спустя 90 лет больная тема для нашего народа, и тема в значительной мере, увы, политизированная. Сначала репрессии отрицали, потом реабилитировали осужденных скопом, затем замалчивали, после чего снова...
Репрессии были, и невинно осуждённые были, даже самый пламенный сторонник Сталина не может не признать, что аресты таких людей, как Рокоссовсккий или Горбатов –глупость на грани предательства.
Но не всех судили и просто так, особенно по делам 1941 года, когда в сверхкритической обстановке ярко проявилось – какой человек внутри, и есть ли в нем стержень. И, увы, стержень был не у всех довоенных генералов.
Генерал-майор Потатурчев
Карьера, в принципе, типичная для того времени – рядовой артиллерист в Первую мировую, четыре класса образования (по тем временам довольно неплохо, на уровне нашей средней школы), Красная армия в Гражданскую, партшкола, школа зенитной артиллерии. Один из молодых кадров, которые должны были сменить царских генералов и полководцев Гражданской войны.
Продвижение по службе тоже быстрое – уже в 1930 году слушатель факультета механизации и моторизации Военно-технической академии им. Ф. Э. Дзержинского. С мая 1932 года по май 1935 года – слушатель Военной академии механизации и моторизации РККА им. И. В. Сталина. Дальше – комбат и комбриг 21-й тяжелой танковой бригады, элиты Сухопутных войск РККА. Боевого опыта, правда, не очень: Освободительный поход в Западную Белоруссию – это не война.
А летом 1940 года назначение командиром Четвертой танковой дивизии – одной из сильнейших и старейших танковых дивизий РККА. Большая их часть была образована в 1941 году и в бой вступала, даже не завершив формирование, а дивизия Потатурчева – первой волны, из тех, кого успели сформировать, оснастить и где даже могли пройти курс боевой подготовки. Собственно, сам Шестой мехкорпус Хацкилевича, куда входила дивизия, был укомплектован нормально, по меркам РККА 1941 года – просто отлично. В распоряжении Потатурчева находилось только новейших танков: 88 – Т-34 и 63 – КВ, укомплектованность людьми была практически стопроцентной (10 900 человек), транспортом – 80 %.
А дальше – была война и Белостокский котел, где сгинул и Шестой мехкорпус и Четвертая танковая.
Судьба же командиров сложилась по- разному: Болдин, возглавлявший КМГ, с небольшой группой вышел с окружения, Хацкилевич возглавил прорыв и погиб, а Потатурчев...
В годы перестройки его вдова рассказала такую историю:
Потатурчева выдал, узнавший его в Бобруйске, кладовщик интендантской службы. После допросов Потатурчева повели на расстрел. Пуля навылет прошла ниже сердца. Его подобрали крестьяне и вылечили. До января 1942 года он партизанил, потом он перешел линию фронта. Тогда же его арестовали, и 30 сентября 1945 года он умер в тюремной больнице.
Герой сразу после смерти Сталина был реабилитирован, его жена получала пенсию.
Красиво, жалко только, что неправда, причем все: от а до я.
Во-первых, Потатурчев, бросив вверенную ему часть, переоделся в гражданское и действительно шел в сторону фронта, где и был схвачен немецким патрулем в Минске, став первым пленным советским генералом.
Во-вторых:
В приложении имеется лист с собственноручными схемами генерала П., касающимися боёв его дивизии. Было интересно наблюдать за тем, с какой педантичной точностью он их рисовал. Недостатки, такие как слишком большой разброс, отсутствие чёткого руководства и связи, он полностью признавал. Если бы он отдавал приказы, он после распознавания грозившего немецкого окружения собрал бы свои части (при этом он сжал кулаки) и прорвался бы на юго-восток или восток. Решение было верным, однако он, судя по всему, не отдавал себе отчёта в сложностях с руководством и снабжением частей, которые возникли бы в результате его реализации.
Покинув свои войска, он хотел попытаться попасть через Слоним, Барановичи и Бобруйск в Смоленск, а оттуда – в Москву. Он признавал возможность того, что, когда он прибудет в Смоленск, Москва уже падёт, и намеревался в таком случае двигаться к своей семье. Когда его спросили о семье, он начал плакать и попросил, чтобы его вывели из комнаты.
Покинув свои войска, он хотел попытаться попасть через Слоним, Барановичи и Бобруйск в Смоленск, а оттуда – в Москву. Он признавал возможность того, что, когда он прибудет в Смоленск, Москва уже падёт, и намеревался в таком случае двигаться к своей семье. Когда его спросили о семье, он начал плакать и попросил, чтобы его вывели из комнаты.
Чисто по-человечески понять можно, после разгрома сломался и сбежал, попав в плен немцам, раскололся и говорил, что знал и что, с его точки зрения, немцам могло понравиться:
Убеждённым коммунистом он не является, однако каждый командир должен был [быть] членом партии, то есть коммунистом по документам. Внутренне он пессимистически относится к коммунизму. В советской экономике он многим недоволен, с колхозным строем он не согласен.
И вывод немцев:
П. выглядит как человек из народа, который обязан своим восхождением не дарованию, а личному честолюбию, прилежанию и энергии. Примечательно, что он охотно даёт данные о своей дивизии, её структуре и боевом применении, даже о тактических основах действий русских танковых сил. Ему, по-видимому, совершенно не приходит в голову, что тем самым он, с нашей точки зрения, нарушает священнейший долг офицера.
С этим можно спорить или нет, а можно почитать:
58–1 «а». Измена Родине, т.е. действия, совершенные гражданами СССР в ущерб военной мощи СССР, его государственной независимости или неприкосновенности, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишением свободы на срок десять лет с конфискацией всего имущества. 58–1 «б». Те же преступления, совершенные военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания – расстрелом с конфискацией всего имущества.
Уголовный кодекс.
Опять же, в тех условиях сломаться было проще простого, Западный фронт пережил катастрофу, и это факт. Вины в катастрофе у Потатурчева нет никакой, он, скорее, жертва. Но...
Закон есть закон, а коллеги Потатурчева гибли, прорывались из окружения с группами своих бойцов, но выполняли свой долг.
В то же время и в тех же местах попал в плен другой генерал – Карбышев, который предпочел смерть позору. И не он один, число бойцов и офицеров РККА, которые бились до конца – огромно. Иначе мы бы войну не выиграли.
А Потартучев сломался, рядового бойца за такое можно в штрафную роту, что делать с генералом?
Его арестовали, в 1947 году он умер в тюрьме, не дожив до суда и казни.
Монстра я в нем не вижу, предателя – тоже, просто обычный человек, выбравший не ту профессию. Но и ответственности с него это не снимает, тем более закон он действительно нарушил.
Генерал-майор Черных
«Черных признан виновным и осуждён за то, что, будучи командиром 9-й авиадивизии, в период начала военных действий немецко-фашистских войск против СССР, он проявил преступное бездействие в выполнении возложенных на него обязанностей, в результате чего авиация противника уничтожила около 70 % материальной части дивизии, а в ночь на 27 июня 1941 года, находясь на Сещенском аэродроме и приняв прилетевшие на этот аэродром 3 советских самолёта за фашистские, проявил трусость, объявил бесцельную тревогу, после чего, бросив руководство частями дивизии, бежал с фронта в город Брянск, где распространял провокационные измышления о том, что противник высадил на Сещенском аэродроме десант...»
Как командира дивизии в Белостокском выступе занесло в поселок под Брянском – чуть позже. А пока о десанте – помимо паники, гражданин Черных приказал уничтожать матчасть в Сеще...
Приказал и рванул в Брянск с криками «немцы», чем дезорганизовал прифронтовой город.
Что произошло, в принципе, ясно – молодой офицер 1912 года рождения, назначенный командовать дивизией:
По состоянию на 22 июня 1941 года в дивизии насчитывалось 429 самолётов, в том числе 74 неисправных. Из 256 боеготовых экипажей 55 были готовы к выполнению боевых заданий ночью в простых и лишь 45 – днём в сложных метеоусловиях. 110 экипажей прибыли из училищ или переучивались на новые машины.
Работу запорол, ибо ни опыта, ни талантов уровня гения не имел. В первый день войны растерялся и не рассредоточил вверенные ему полки, потом эвакуировался с теми, кто уцелел, в тыл для перевооружения, где и окончательно сорвался.
При этом Сергей Черных – боевой пилот с опытом боев в Испании и умелый истребитель, как и его начальник, тоже из команды Рычагова – генерал Копец. Просто стремительная карьера Рычагова, который тянул за собой таких же молодых да ранних, искренне считающих, что они знают, как лучше, привела к тому, к чему привела: треть МИГов РККА потеряно, комдив впал в панику и расстрелян.
При Хрущеве реабилитирован – ведь во всем был виновен лично Сталин...
Не отрицая вину товарища Сталина, сделавшего ставку на молодежь, но генерал-майора Черных ведь никто силой не назначал?
Чекист с наганом сзади не стоял когда он принимал прифронтовую дивизию?
Рядовых за панику в военное время расстреливали: и у нас, и у немцев, и у американцев с англичанами. А спрос с генерала, по моему скромному мнению, гораздо выше.
При этом не был Черных предателем, не был и трусом. Командуй он в свои 29 лет полком, и увидели бы немцы кузькину мать в небе, как увидели в исполнении, скажем, Льва Шестакова, комполка истребителей в Одессе, который после Испании выше головы не прыгал. Или других испанцев, кто воевал смело и умело... На своем уровне.
Полковник Алексеев
9 июля с. г. командир дивизии Алексеев, имея письменный приказ Военного Совета фронта – удерживать занятые позиции, на основании якобы устного приказа командира 7-го стрелкового корпуса Добросердова, 492-му стрелковому полку, располагавшему всеми возможностями удерживать оборону рубежа до прихода подкреплений, приказал отходить. Остальным полкам этот приказ передан не был. Командир дивизии Алексеев вместе с комиссаром Коржевым и другими командирами, оставив части, с поля боя бежал. В районе, где находился штаб дивизии, 11 июля обнаружено брошенным все делопроизводство штаба дивизии и около 2 млн денег.
Москвич, 44 года, кадровый командир РККА. Выведя далеко не лучшую дивизию (формирования 1941 года) на позиции, растерялся и:
части дивизии заняли оборону позже указанного срока, кроме этого, во время марша не было организовано питание бойцов. Люди, особенно 617-го стрелкового полка, прибыли в район обороны истощенными.
После занятия района обороны командование дивизии не произвело разведку сил противника, не приняло мер к взрыву моста через реку Случь на центральном участке обороны, что дало возможность противнику перебросить танки и мотопехоту. В связи с тем, что командование не установило связи штаба дивизии с полками, 6 июля 617-й и 584-й стрелковые полки действовали без всякого руководства со стороны командования дивизии.
После занятия района обороны командование дивизии не произвело разведку сил противника, не приняло мер к взрыву моста через реку Случь на центральном участке обороны, что дало возможность противнику перебросить танки и мотопехоту. В связи с тем, что командование не установило связи штаба дивизии с полками, 6 июля 617-й и 584-й стрелковые полки действовали без всякого руководства со стороны командования дивизии.
В панике не выполнил элементарных для комдива вещей, что и привело к разгрому, осуждению и расстрелу 27 декабря 1941 года с дальнейшей реабилитацией во времена Хрущева.
Бывало, конечно, по-разному, репрессии – тоже сомнительный метод наведения порядка. Вот Северо-Западный фронт:
Гловацкий вновь обратился к И. С. Кособуцкому с просьбой разрешить отступление. Кособуцкий отдал приказ отступать к Пскову, но не информировал Гловацкого о том, что с левого берега, помимо его дивизии и гарнизона Псковского укрепрайона, одновременно должны отходить два полка 111-й дивизии. (Впоследствии при аресте и на допросе Кособуцкий отказался признавать факт отданного приказа. Так как времени на получение письменного приказа у Гловацкого не было, подтвердить факт приказа он не мог. Отсутствие письменного приказа и отказ Кособуцкого признать факт приказа легли в основу обвинительного приговора Гловацкому).
Тут комкор подставил своего комдива, сам отделался приговором в 10 лет, отсидел год, восстановлен в звании. Комдива Гловацкого расстреляли и реабилитировали посмертно, что утешает слабо.
Но надо понимать то время – это период, когда в Брестской крепости умирали, но не сдавались, когда пилоты шли на таран, когда гражданские записывались в ополчение, а абсолютное большинство командиров билось до последнего.
Как пример настроений того времени:
«Среди красноармейцев, когда им говоришь об отступлении, идет массовое недовольство, и буквально приходится вытаскивать из окопов, люди хотят драться, а приказы отступать».
И в таких условиях паникеров наказывать было необходимо.
Ну а после войны...
Командарм 5-й армии генерал-майор Потапов после плена продолжил службу, например, и не он один. Он просто показаний не давал, военную тайну не сдавал, с немцами не сотрудничал.
Восстановлено в звании 22 генерала, еще 6 – бежали из плена, 28 – погибли, на сторону немцев перешло всего восемь человек из 81.
Что касается реабилитации – есть закон, есть частное мнение, у каждого оно – свое.
Мое заключается в том, что время выносить окончательные вердикты еще не пришло, но реабилитация всех поголовно – тоже не метод. Слишком уж наша эпоха и понимание справедливости отличаются от эпохи той.
- Автор:
- Роман Иванов