Александр Лапин: В книгах стараюсь обходиться без вымысла
В среду, 21 сентября, вечером в 17:00 в Доме Ростовых состоится презентация книги «Страсть и бомба Лаврентия Берии», вышедшей в издательстве «Вече» в этом году. С ее автором, писателем Александром Лапиным, мы побеседовали накануне этого события.
В среду, 21 сентября, вечером в 17:00 в Доме Ростовых состоится презентация книги «Страсть и бомба Лаврентия Берии», вышедшей в издательстве «Вече» в этом году. С ее автором, писателем Александром Лапиным, мы побеседовали накануне этого события.
Кстати, для разговора был еще и другой хороший повод: недавно Александр Алексеевич отметил 70-й по счету день рождения.
— Александр Алексеевич, перед разговором подсчитала: с учетом переизданий, книга о Берии получается у вас двадцать пятой по счету. Тоже юбилей! И как это у вас книги таким «залпом» выходили…
— Вы знаете, я писатель еще советского закваса. Первая книга у меня вышла в издательстве «Жалын» в Казахстане, где я работал, еще в 1986-м, она называлась «Чистый исток». Сегодня можно печатать что хочешь, а тогда она прошла все положенные инстанции и была издана тиражом в 15 тысяч экземпляров, что по советским меркам было своего рода знаком качества. Потом я долго не писал, работал в «Комсомолке», а после переезда в Воронеж понял, что хотел бы рассказать историю нашей жизни в 1990-х. Как-то внутренне собирался, накапливал «запал», а десять лет назад решил заняться писательством плотно.
В 2013-м издал три книги — «Утерянный рай», «Непуганое поколение» и «Благие пожелания»… Ну вот так мои книги массово и «вылетели». Их общий тираж по нашим временам неплох — более 60 тысяч. И продаются, слава Богу. Особенно те, что для массового читателя, тот же «Крымский мост», он про любовь и расставание, про Крым… Новая книга, про Лаврентия Берию, — документальная, историческая, для читателя подготовленного, не для всех.
— А четырехтомник?
— Его напечатали, поскольку многие говорили, что не могут нигде ранее изданных книг найти. В этот четырехтомник вошли все основные мои романы. Издали, стали продавать, и он пошел, к счастью.
— Это правда — к счастью, вы же лучше меня знаете, что у нас происходит с чтением и тиражами…
— Да, похоже, произошла какая-то дифференциация в том, что востребовано читателем... Но я, знаете, чем себя утешаю? Тем, что Лермонтов первую свою книгу издал тиражом в 1200 экземпляров. А Пушкин мечтал о пяти тысячах тиража для «Современника», но кончилось дело банкротством. Сейчас читатели делятся на страты: кто-то читает только детективы, кто-то — дамские романы, кто-то — научные или философские произведения... Что делать, количество читателей уменьшается. Ведь чтение — это процесс творческий, требующий внутренних затрат, а посидеть за компьютером или фильм посмотреть — куда проще.
— Мы с вами говорим в момент исторический: недавно не стало Михаила Горбачева. Вы согласны с тем, что с его уходом завершилась целая эпоха?
— Знаете, я на Горбачева смотрю как на продукт абсолютно советский. Он был так же наивен, как и все мы. Например, советским людям казалось, что где-то там, на Западе или на Востоке, живут какие-то другие люди. И мне так казалось. А когда начал ездить за границу, моя вера в это быстро улетучилась: я увидел, что везде, в принципе, одно и то же — есть бедные и богатые, и несправедливость есть — в разных местах по-разному, но есть! И у меня такое ощущение, что с уходом Горбачева уходят окончательно и наши иллюзии. Ну, что ж…
Как один человек получает жизненный опыт, так получают его и целые народы. Если этот опыт не усвоен, то ошибки повторяются, усвоен — возможно движение дальше. Так что в чем-то вы правы — уходит целая эпоха, которую олицетворял этот человек, уходит дух советского прошлого, иллюзорные наши представления о мире, возникшие потому, что мы 70 лет варились в собственном соку. Хотя последние тридцать лет во многом разрушили мифы, в которые мы верили раньше… Но я сталкивался с Горбачевым один раз и сказал ему спасибо за данную нам свободу.
— Вопрос, как мы ей распорядились…
— Если говорить о философии, то до года до 2014-го у меня существовало свое отношение к происходящему, мне казалось, что мы крутимся по кругу и никак не можем преодолеть феодально-патриархальный строй, чтобы перейти от него к демократии и свободам. Размышления об этом я так и назвал: «В круге третьем». Но сейчас я думаю: а может мы вообще, в силу своих ментальных качеств, огромных расстояний и духовного состояния просто не можем иначе? Может мы способными жить только при верховной власти…
— У вас и в названиях книг, и в произведениях часто звучит слово «русский». Кто такой и что такое — русский человек?
— Про «русский» — правда. Есть книги «Куда идут русские?» и роман «Русский крест», много лет я вел передачу «Русский вопрос». Наверное, я для себя вывел формулу, кто такой русский, когда приехал из Казахстана, где начались националистические притеснения. И здесь, на родине, понял, что окружают меня не русские, а постсоветские люди. Русским человек становится не по крови, а по духу. Русский — тот, кто воспитан на нашей культуре и работает для России.
— Сейчас много говорят о кризисе духовности. Ваше отношение к этому?
— В молодости я считал, что каждое следующее поколение должно быть лучше предыдущего. Потом понял, что человек практически не меняется, а еще больше углубившись в размышления о том, что происходило в нашей стране и в мире, понял, что мир вообще развивается не так, как мы себе это представляем. Его развитие идет не по принципу «все выше и выше, дальше и дальше», а перемежается глубочайшими кризисами, в момент которых наши представления о духовности падают ниже плинтуса. Это наблюдалось на протяжении всей мировой истории: после падения великой Римской империи и варварских походов пришла эпоха дикого Средневековья, после великих философов Древней Греции — время дикарей и инквизиций.
А наш золотой XIX век, с его литературой и последующий расцвет образования сменился гражданской войной и «чистками» до 1950-х, да и в последующие годы. Знаете же, как говорил Никита Сергеевич? Что он покажет нам последнего попа! У нас пошел некий подъем духовности в 1970-х, но пришли 1990-е — время одичания, после них мы упали ниже некуда. Но при этом, все же, каждый сам решает, как он будет жить. Есть в обществе во все времена и отбросы, и высота. И все это сложные, неоднозначные процессы.
— Попа-то последнего Никита Хрущев показать хотел, но «Кодекс строителя коммунизма» был списан с библейских заповедей. Это так, к слову.
— Может быть. Знаете, я еще в незапамятное время писал в «Комсомолке», что коммунизм — это религия. Это было тогда открытием. Но это и правда религия — со своими святыми, заповедями, ритуалами и песнопениями.
— А почему вы написали книгу именно о Берии? И почему его фигура так притягивает интерес до сих пор?
— Такие фигуры я называю людьми с повышенной энергетикой, они способны решать очень серьезные вопросы. Берия по образованию был архитектором, курировал в Москве строительство всех «высоток». А еще они с Курчатовым создали атомную бомбу. Я все время говорю, что им надо было бы поставить памятник — один на двоих, на котором фигура Курчатовы была бы сделана из белого мрамора, а фигура Берии — из черного. Берия смог решить эту задачу, а как она была важна, говорят цифры: мы на создание атомного оружия потратили ровно столько же средств, сколько ушло на Великую Отечественную войну.
Это был подвиг, ведь мы и сегодня живем и смотрим в будущее с определенной долей оптимизма благодаря ему, а если бы у нас такого оружия не было, нет сомнений, что Россия была бы стерта с лица земли. Я рассматриваю Берию по его делам, а не через призму того, какой он был негодяй и опереточный злодей. История вообще делается отнюдь не в белых перчатках и нередко теми людьми, кто моральными качествами не блистал.
Мы вон Петра I превозносим, а он был невероятно жесток! Что же касается репрессий, в которых часто обвиняют Берию, скажу точно: никакой отдельный человек их осуществить не мог. Было специальное распоряжение Политбюро ЦК КПСС, которое я видел в Музее политической истории в Санкт-Петербурге: оно, кстати, написано от руки, его боялись доверить машинистке. И там четко было указано — в какой области, в каком краю и сколько людей надо расстрелять, отправить в колонии и лагеря. Берия был исполнителем этого распоряжения в Грузии, но потом на него списали ответственность за все.
Это при том, что Хрущев, например, и тут ратовал за перевыполнение плана, и писал Сталину: а давайте еще пять тысяч человек по первому (то есть расстрельному) списку! Сталин даже вывел на его прошении: «Уймись, дурак». Так что я писал о Берии, потому что правда — настоящая, подтверждаемая документами, — должна вылезти! При этом, заметьте, я не говорю о том, что Берия — святой. Я лишь стараюсь писать то, что документально зафиксировано и не является вымыслом.
— А гений и злодейство, кстати, совместимы, по вашему мнению?
— Сразу оговорюсь: Берия был талантливым, но не был гением. А гений и злодейство — две вещи несовместные, конечно, к Пушкину ничего не добавишь.
ДОСЬЕ
Александр Лапин — русский писатель, публицист, общественный деятель, член Союза писателей России. Главный редактор издательского дома «Свободная пресса». Автор книг «Крымский мост», «Утерянный рай», «Непуганое поколение», «Благие пожелания» и нашумевшего романа «Русский крест», изданного в 2016 году. Лауреат Большой литературной премии России.