Кристалл звука
Книги петербургского писателя, драматурга, музыканта Виктора Мальцева (псевдоним – Малец Питерский) сегодня самые продаваемые в книжных магазинах Северной столицы. Известен он и за границей.
– Виктор Мальцев/Малец Питерский. В какой «шкуре» вы чувствуете себя лучше?
– Лучше всего я чувствую себя совсем без «шкуры». Как у Мандельштама: «За радость тихую дышать и жить кого, скажите мне, благодарить?»
– Вы музыкант, композитор, певец, поэт. Может быть, ещё кто-то? Трудно ли уделять внимание каждому из этих направлений или все они перекликаются?
– Мне пришлось поработать педагогом в музыкальной школе, аккомпаниатором в танцевальном коллективе, грузчиком, таксистом, продавцом в книжном, редактором и сценаристом на телевидении, рок-музыкантом, авангардным джазменом, саксофонистом в поп-музыке. Не важно, кем ты работаешь, а важно, чтобы тебе была интересна твоя работа. Интерес к ней определяет её качество. Мне было всё интересно.
– Юмор – неотъемлемая часть вашей писательской работы. Что вызывает смех у читателя?
– Несколько лет назад одному из моих старших товарищей-учителей предложили отобрать для печати рассказы Чёрного, Аверченко и Тэффи. Он не нашёл ничего смешного в их рассказах, а ведь в начале XX века читатели покатывались со смеху от них. Если я начну задумываться о природе и механизме юмора, то превращусь в шварцевского охотника на медведей. Понять природу юмора – это одно, а умение написать смешно – совсем другое. Тысячи людей понимают принцип золотого сечения, а использование его в музыке и архитектуре проявляется интуитивно. Из написанного мной в каждую книгу входит только 10 процентов. Шутки «отлёживаются» по 2–3 года и, если что-то вызывает у меня улыбку, появляются в книге. Первым читателем моих «Петербуржиков» был мой духовный учитель в литературе академик Александр Михайлович Панченко.
– Ваше творчество связано с Северной столицей. «Страсти по Петербургу», «Литературные петербуржики», «Гадательные петербуржики», «Настольные петербуржики»… Каким образом стихи говорят о городе?
– Знаете, у самого петербургского из поэтов – Александра Блока в стихах очень мало топонимических привязок, и тем не менее в них всегда присутствует Петербург. Для меня, слава богу, это загадка. За словами всегда стоит нечто большее, чем они означают. За их последовательностью открывается некое другое измерение, которое читатель может только чувствовать, но вербализовать не может. В этом и есть волшебство слова, которое на мгновение становится звуком музыки. Блок говорил, что его ругают за стихи, а он пишет музыку. У Мандельштама есть строки: «Останься пеной, Афродита, / и слово в музыку вернись…» Северянин, Кузьмин, Уткин…
Многие пели свои стихи. Шопенгауэр утверждал, что музыка – это единственный язык, на котором человек может разговаривать с Богом. Поэты это понимают, но не владеют языком музыки, музыканты – не могут сказать. Слово – это кристалл звука, и поэты пытаются, как в «Снежной королеве» Андерсена, сложить из этих кристаллов слово «вечность». У кого-то получается лучше, у кого-то хуже. А язык музыки – живой, сиюсекундный, непрестанно эманирующий, как сама жизнь. Бога «за бороду» ещё никто не поймал.
– «Петербуржики» представляют собой своеобразный «петербургский текст», как нас в своё время учил В.Н. Топоров. Они в одно и то же время вписываются в шуточный городской фольклор, в «чижики-пыжики». Согласны ли вы с этим?
– Да, мне многие говорят, что «Петербуржики» имеют петербургскую ментальность, которую, опять же, нельзя определить словами. Как это получается – я не знаю. Спросите у рыбки, как она дышит в воде. Вот так и я. Петербург строился сразу как столица империи. Величавый, чопорный. Монументальные декорации для предъявления Urbi et orbi. Строили представители другой империи – Римской. Империя, как и власть, не может быть смешной, тогда её не будут уважать. Поэтому юмор Петербурга – скрытый. Он – в Петропавловской крепости, не участвовавшей ни в одном сражении, в Ростральных колоннах, не осветивших путь ни одному кораблю, в изломе Невского проспекта около Московского вокзала.
– Что необходимо сказать литературе? Можно ли шутку принимать серьёзно?
– Русская литература стартанула гораздо позже западноевропейской. Русская литература, и культура в целом, впитывает в себя достижения и открытия других культур, ассимилирует их для себя и под себя. Зачастую её достижения применимы только внутри русской цивилизации. Пушкина и Гоголя нельзя перевести. Нужно быть в контексте нашей культуры, чтобы их понять. Достоевскому, Толстому и Чехову удалось вырваться. Набоков, кажется, говорил, что Пушкин – это лампа, зажжённая в тёмной комнате, а Толстой – распахнутое окно. По поводу серьёзности шуток я, наверное, подумаю над сборником «Серьёзные шутки».
Беседу вела
Ясмина Войводич,
филолог-славист, Университет Загреба