Москва и немосквич: как Владимир Гиляровский укоренился в Первопрестольной
Материал опубликован в ноябрьском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
Легендарный журналист, писатель, свидетель и участник многих важнейших событий нашей истории, колоритный усач Владимир Гиляровский известен миллионам людей, и этой славы он, безусловно, достоин. В советские годы считалось, что дата его рождения — 26 ноября (8 декабря) 1853-го. В новейшие времена ее передвинули на два года вперед, но вряд ли уместна в данном случае хронологическая скрупулезность. О таких личностях следует вспоминать как можно чаще.
ГОСПОДИН ХИЛАРИУС
Автор книги «Москва и москвичи» родился вдалеке от столиц. Его отец, управлявший лесным имением графа Олсуфьева в Вологодской губернии, воспитание мальчика доверил земляку, другу (возможно, дальнему родственнику), бывалому моряку. Тот много лет прожил в Китае и Японии, а посему потчевал Владимира рассказами о далеких, экзотических странах и собственных приключениях. Подопечного он восхищал не только редким жизненным опытом, но и богатырской силой. «Ему было лет шестьдесят, но десяток мужиков с ним не мог сладить: он их брал, как котят, и отбрасывал от себя далеко, ругаясь неистово не то по-японски, не то по-китайски, что, впрочем, очень смахивало на некоторые и русские слова», — рассказывал много позже Гиляровский о том, кто привил ему страсть к авантюрам, а кроме того, научил своего воспитанника приемам джиу-джитсу и гимнастическим упражнениям. Добавим, что в молодости будущий литератор превосходно плавал и поднимал тяжести, как настоящий атлет.
Его фамилия происходит от латинского hilaris, что означает «веселый, радостный». Гиляровский вполне оправдывал такую, данную от рождения «характеристику», добавив к ней множество других определений: авантюрный, неутомимый, вездесущий. Уныние никогда не входило в список его грехов.
Бродяга и циркач
В вологодской гимназии Владимир проучился недолго. Слишком уж стесняли широкую душу общепризнанные порядки. Юношу увлекала не столько учеба, сколько магия цирка. Он брал уроки вольтижировки и акробатики, дружил с артистами, каждый день рисковавшими жизнями на аренах.
В 1871 году, не окончив гимназии, молодой человек сбежал из дома, оставив родным записку: «Ушел работать простым рабочим на Волгу, как устроюсь, напишу». Так и случилось. Из Вологды он добрался до Ярославля, где устроился в артель бурлаков. Началась удивительная судьба, в пересказах которой трудно отличить правду от вымысла. Бурлацкое дело Гиляровский в какой-то момент решительно сменил на военное, поступил в Московское юнкерское училище. Оттуда некоторое время спустя был отчислен в полк «по распоряжению начальства без указания причины». Скорее всего — за сложный характер.
Снова сбежал, стал бродягой. Потом устроился истопником и уборщиком в военное училище кантонистов в Ярославле. Простая, черная работа искателя приключений нисколько не тяготила.
Мощный, плечистый (хоть и небольшого роста) силач каждое утро, убравшись в гимнастическом зале, проделывал акробатические упражнения на турнике и трапеции, чем привлек внимание к своей персоне будущих офицеров. Вскоре стал их тренировать, но в очередной раз с кем-то не поладил и был вынужден покинуть кантонистскую школу.
После нескольких недель скитаний пришел на белильный завод. И снова приключился курьез, напоминающий самые забавные страницы из ранних чеховских рассказов. Однажды он могучей рукой закинул за высокий забор укусившую его собаку, а та прямиком угодила в чан, в котором готовили обед для рабочих... Будущий король репортеров почел за благо бежать из полюбившегося ему Ярославля. Стал приказчиком в ювелирной лавке в Нижнем Новгороде, но и там надолго не задержался. В дальнейшем обошел и объездил всю Россию, стал мастером на все руки, трудился табунщиком, цирковым наездником, акробатом, актером провинциального театра.
В ОТРЯДЕ ПЛАСТУНОВ
В 1877 году он добровольцем пошел на войну — освобождать болгарских и кавказских «братушек» от османского ига. Направили его не на Балканы, а на Кавказ, в Александропольский пехотный полк. Ротой, в которую распределили новобранца, командовал «знаменитый капитан Карганов», когда-то захвативший (по словам этого старого, заслуженного вояки) в плен Хаджи-Мурата. Затем Гиляровского перевели в команду пластунов, разведчиков, коим поручались самые опасные задания. В подразделение принимали только добровольцев, знавших, что они идут почти на верную смерть. Смельчаки незаметно перемещались по горным тропам, нападали на турецких часовых, захватывали «языков», узнавали точные данные о расположении вражеских войск. Эти герои участвовали в сражениях практически ежедневно.
Позже писатель вспоминал о тех днях как о чем-то вполне обыденном, заурядном: «Каждую ночь проводил в секретах да на разведках под самыми неприятельскими цепями, лежим по кустам за папоротником, то за цепь переберемся, то часового особым пластунским приемом бесшумно снимем и живенько в отряд доставим для допроса». С войны вернулся с солдатским Георгием.
Про храбреца с колоритной внешностью прослышал даже Скобелев, которому нередко рассказывали о подвигах кавказских пластунов. Потом, в мирное время, они с Гиляровским крепко сдружились.
«ТЫ — ПУП МОСКВЫ!»
После войны он три года актерствовал, меняя города и сцены. Иногда писал для местной прессы (как правило, короткие очерки). Наконец переехал в Москву и всем сердцем полюбил этот великий город. Парадоксально, что самый известный москвич поселился здесь, уже будучи далеко не юношей, прошедши через десятки личных авантюр и одну большую войну. Прибыв в Белокаменную, он первым делом устроился актером в частном театре и вскоре познал, что такое столичный успех. Однако оказалось, что ему интереснее писать о спектаклях, чем играть в них. Втайне Гиляровский видел себя репортером, который каждый день (подобно солдату) рискует, вращается в кругах бродяг и «лихих людей», а утром читает в газете свой сенсационный материал о колоритных обитателях московского дна, о преступлениях и всевозможных мошеннических проделках.
Для этого, разумеется, нужно было досконально изучить Москву, ее жителей, и Владимир Алексеевич таки стал первым знатоком Первопрестольной. Он обошел все трущобы и подземелья, познал жизнь обитателей лачуг и дворянских усадеб, аристократического Английского клуба и мрачных прибежищ Хитровки (здесь обитали воры и профессиональные нищие). Писал чрезвычайно увлекательно, из каждой его статьи читатели узнавали немало нового. Немного привирал, но всегда опирался на факты. Репортажи Гиляровского стали появляться в самых популярных газетах: в «Русских ведомостях», «Русском слове», «Голосе Москвы», «Новом времени». Работал он и в сатирических журналах, причем вместе с Чеховым, который в то время публиковался под разными псевдонимами. Пересекались будущие знаменитости в «Будильнике», «Сверчке», «Осколках». Антон Павлович написал с него некоторых «смешных людей», а в письмах родным часто рассказывал о проделках эксцентричного коллеги: «Что он выделывал, боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил он не переставая». Чехова восхищала неукротимая фантазия атлета-репортера.
Гиляровский понимал: в погоне за славой требуется вдохновение не только при написании статей, но и в распространении о себе невероятных слухов, а кроме того, следует одеваться и вести себя так, чтобы о тебе беспрестанно судачили и на всех углах повторяли твои шутки. Каждый москвич слышал каламбур: «В России две напасти: внизу — власть тьмы, а наверху — тьма власти», — и всем было известно, что сочинил его журналист-оригинал, завсегдатай самых зловещих притонов и вертепов. Гиляровского уважали везде, а о силушке богатырской вездесущего бытописателя в народе ходили красочные пересуды. Он мог скрутить в узел кочергу, догнать и удержать на бегу экипаж извозчичьей пролетки. В саду «Эрмитаж» стояла хитрая машина для измерения силы, так однажды Владимир Алексеевич, поднимая ее рычаг, вырвал тяжеленное устройство из земли целиком. Своему внешнему виду усатый силач придавал особое значение: носил то казачий костюм, то купеческие кафтаны и сапоги, да и вообще часто выглядел как на маскараде. «Тонкий расчет» оправдался: поклонники знали его не только по фамилии, но и по облику. Гиляровский был немного позером, однако у этого любителя покрасоваться на публике имелись, помимо всего прочего, благородное сердце и цепкий ум. Тот же Скобелев обсуждал с ним планы по освобождению славян и греков от турецкого владычества. Журналист был уверен, что из генерала получился бы настоящий монарх суверенного Балканского союза, но порой сдерживал именитого приятеля от слишком смелых политических заявлений, понимал, что дело может кончиться крупной неприятностью...
Спустя некоторое время в Москве трудно было найти человека, который не слыхал бы о непревзойденном короле репортеров. Тысячи людей гордились личным знакомством с ним, называли его, как родного: «дядя Гиляй».
У него доставало времени и сил на долгие посиделки в трактирах, участие в пирушках, после которых он ухитрялся писать помногу и талантливо, а его коньком стала уголовная хроника. До Гиляровского криминальные темы освещали либо слишком скупо, либо чересчур витиевато. Он же нашел золотую середину. Примечательно, что и полицейские, и разбойники с большой дороги считали его своим человеком. Дядя Гиляй стал неотделим от великого города, в котором некогда поселился.
«Скорее я воображу себе Москву без Царя-колокола и без Царя-пушки, чем без тебя. Ты — пуп Москвы!» — писал ему Александр Куприн, родственная душа, «военная косточка», любитель цирка и спорта, гуляка, храбрец, авантюрист.
У хороших писателей, с которыми дружил, Гиляровский учился многому. С самого начала своей литературной деятельности он сочинял стихи и прозу. Его первый сборник очерков «Трущобные люди» цензура запретила: слишком неприглядной в изображении репортера получалась картина московской жизни. Вышедший тираж пришлось сжечь. Случались и другие скандалы. Например, за репортаж о странном пожаре на заводе купцов Морозовых пришлось покинуть «Московский листок». Но материалов Гиляровского с нетерпением ждали другие издания — все, что он писал, привлекало внимание публики и повышало тираж газеты.
Сделавший себе имя на удивительно точных, поражающих разнообразием сюжетов «физиологических зарисовках» журналист не боялся обращаться и к самым острым социально-политическим темам. Его репортаж о ходынской трагедии перепечатали сотни газет мира. Автор никого не разоблачал, ни к чему не призывал, но, как находившийся в гуще событий свидетель, описывал все, что происходило. Сам он тогда спасся чудом.
В 1899 году его послали в командировку на Балканы. Не успел Гиляровский приехать в Белград, как в городе произошло покушение на жизнь короля Милана I. Русский журналист провел расследование и пришел к выводу: злодеяние организовали сербские политики, которые хотели воспользоваться громким преступлением, чтобы разорвать тесные отношения с Россией и сблизиться с соседней Австро-Венгрией. В хитросплетениях политической провокации наш репортер разобрался отменно.
К началу нового века он несколько постарел, но по-прежнему умудрялся попадать в истории. С него Илья Репин писал одного из персонажей «Запорожцев...», а скульптор Николай Андреев лепил Тараса Бульбу для памятника Гоголю (в наше время стоит в сквере возле дома, где Николай Васильевич умер). Говорят, Гиляровский был один посвящен в тайну гибели Скобелева, мол, хорошо знал женщину, с которой великий полководец провел свою последнюю ночь.
СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
В начале Великой войны дядя Гиляй сочинил куплеты «Марша сибирских стрелков». Годы спустя на мотив этой песни белогвардейцы написали «Марш дроздовцев», а красные — «По долинам и по взгорьям». Похожая вещь появилась и у махновцев — страна тогда во всех смыслах раскололась.
Не приуныл Гиляровский и после революций. Об эмиграции не помышлял, слишком любил Москву и Россию, а разрухи и бандитизма привычно не боялся. В смутные времена чувствовал себя как рыба в воде, хотя оставался, по сути, осколком царского режима и жил в основном воспоминаниями.
Лучшие журналистские годы были позади. Он все больше времени проводил за письменным столом, все меньше — в злачных местах, хотя периодически посещал и Хитровку, и Марьину Рощу... Писать стал книги, и многие из них стали всенародно известными. Основу этих произведений составили воспоминания о бурной молодости: о скитаниях, репортерских подвигах и, конечно же, о Москве. Автор по своему обыкновению описывал не парадную сторону древней столицы, а «чрево города», которое знал и понимал, как никто другой. Сочинения Гиляровского охотно публиковали, особенно — в годы нэпа. Тиражи переизданий разлетались мгновенно и приносили издателям недурной доход. Не обижали гонорарами и Владимира Алексеевича.
Его посвященные прошлому книги читали не только как исторические повествования. У бывшего репортера имелся собственный литературный голос, неповторимый стиль увлеченного рассказчика, отчасти — русского Мюнхгаузена, отчасти — наблюдательного свидетеля эпохи.
Он сам являлся одной из главных достопримечательностей Белокаменной. Жил в Столешниковом переулке, сохранял степенность, достоинство, хотя заметно похудел и уже мало напоминал легендарного богатыря. Нюхая любимый табачок, постоянно повторял, что Москва стала краше. Одобрял советские нововведения (думается, с некоторой долей лукавства). О прошлом говорил порой с такой ностальгией, какую при всем желании не подделаешь: «Я помню его, когда еще пустыри окружали только что выстроенный цирк. Здесь когда-то по ночам «всякое бывало», а днем ребята пускали бумажные змеи, и непременно с трещотками. При воспоминании мне чудится звук трещотки. Невольно вскидываю глаза в поисках змея с трещоткой. А надо мной выплывают один за другим три аэроплана и скрываются за Домом крестьянина на Трубной площади».
КОСМИЧЕСКАЯ СЛАВА
Скульптор Сергей Меркуров, тоже человек необыкновенный, ни на кого не похожий, когда-то пообещал Гиляровскому, что сделает ему памятник из самого настоящего метеорита. Молодому ваятелю, талант которого высоко ценил дядя Гиляй, последний с улыбкой ответил: «Не рано ли? Я еще поживу, ой-ой как поживу!» Художник спустя много лет сдержал слово: для надгробия нашел в Измайловском лесу, среди зарослей, осколок небесного тела. Так с тех пор и стоит на Новодевичьем кладбище небольшой мемориал космического происхождения. Владимир Алексеевич прожил необыкновенную жизнь, и справедливо, что могилу ему соорудили такую, какой не было ни у кого прежде.
Считается, что великих журналистов не бывает: дескать, профессия не предполагает бессмертия. Но Гиляровский был больше, чем король репортеров, превратился в подлинно историческую личность, стал автором по меньшей мере трех чрезвычайно увлекательных, неумирающих книг. А в наши дни — еще и героем фильма. Его роль в картине Карена Шахназарова «Хитровка. Знак четырех», вышедшей на экраны в 2023 году, талантливо исполнил Михаил Пореченков. Здесь мы видим чуть ли не русского Шерлока Холмса, и для такой трактовки есть веские основания. Дядя Гиляй являлся не только современником «отшельника с Бейкер-стрит», но и обладал конан-дойлевской страстью к разгадыванию сложнейших криминальных ребусов. Авторы сценария далеко не во всем следовали фактам (таковы законы жанра), однако духовную мощь героя, его фантастическую тягу к приключениям показали верно.