Скандал в двух действиях
На дне
За 17 лет сотрудничества Александра Исакова, заслуженного артиста России, режиссёра «Петербург–концерта» и художественного руководителя театра «АРТ», с нашим театром норильский зритель привык, если ставит он, то всё будет по классике: правильно, выверено, художественно, музыкально, танцевально, грамотно, непошло — в общем, по Станиславскому. И вдруг всегда вежливый и красноречивый Александр Борисович, тяжело вздыхая и с трудом подбирая слова, признаётся, в этот раз так не будет. Это будет тот же Островский, но другой Исаков.
– Что меня подвигло на такое безобразие? — делится режиссёр. — Текст Островского я сохранил, там есть небольшие отклонения, но в целом — это Александр Николаевич. Эта пьеса невероятно современна. Однако меня поразило восприятие этого произведения сегодняшними школьниками и выпускниками. Накопал в интернете, что они его не знают. В лучшем случае — читают в кратком содержании. Вы бы слышали, как они друг другу сюжет пересказывают. Но больше всего меня поразил один молодой человек, который гениально прочитал название. Казалось бы, что может быть проще? Но юноша прочёл «На всякого мудреца достаточно простАты». Это, как мне кажется, уже полная деградация. Поэтому я иронизирую над нами. И над собой, и над зрителем. Мы опустились ниже плинтуса по одной простой причине — перестали нормально читать. Я сужу и по тем абитуриентам, которые поступают в институт, где я преподаю. Каждые четыре года я набираю студентов, и с каждым набором мне становится всё забавнее. На коллоквиуме я уже боюсь у них что–нибудь спрашивать, иначе я их всех зарублю и просто никого не возьму. Что теперь делаю? Тем, кого я набираю, сразу даю задание. Прочитать перед началом учебного года Достоевского, Толстого, Чехова — их конкретные произведения. А первого сентября спрашиваю подробный пересказ. Вот до чего я докатился. Поэтому я снова взял классику, очень люблю эту пьесу. Но со всем уважением к «Мудрецу» я хочу попытаться показать сегодняшнее восприятие этой пьесы. Спектакль получается достаточно нахальным, скандальным, на грани.
В интернет Исаков, как мы понимаем, заглядывает, но тут же осекается — всё в меру. Вы не найдёте его в соцсетях, хотя его ученики нередко выкладывают фотографии своего профессора. В жизни, как и в театре, важен энергетический обмен, не устаёт повторять классик.
– Я люблю общаться с людьми словами, не люблю СМС, — продолжает Александр Исаков. — Мне проще позвонить, люблю слышать человеческий голос. В интернете я захожу в библиотеки — это удобно, но читать предпочитаю бумажные книги. Грешен, в последнее время делаю это реже, оправдываюсь тем, что стал хуже видеть. А в очках глаза быстро устают. Сегодня люди живут в телефонах и прочих гаджетах, мы перестали смотреть друг другу в глаза. Но ничто не заменит той энергетики, которой люди обмениваются при личных встречах.
А судьи кто?
Александр Исаков в какой–то момент понял, что над отказом от чтения не стоит плакать. Рецепт мастера прост: нужно над этим посмеяться и, хорошенько оттолкнувшись, возвращаться обратно. При этом вины самого театра в новом восприятии классических произведений режиссёр не видит, даже когда приводишь конкретные примеры. Зачем подросткам читать толстую книжку, когда можно прийти в зрительный зал, где абсолютно современными языком и формой питерский театр «Суббота» подаст интерпретированного золотомасочного «Ревизора» Гоголя? Или хореограф Николай Реутов поставит на норильских подмостках другого «Тартюфа» Жана–Батиста Мольера.
– Послушайте, депутаты, губернаторы и лжецы были и у Островского. Ничего не изменилось! — настаивает режиссёр. — Мы слышим всё те же слова, те же реплики. Наверное, виноваты мы все. Но в первую очередь, на мой взгляд, виноваты образование и воспитание, которые немножко свернули не в ту сторону. А может, и множко. Раньше для того, чтобы прочитать какую–нибудь книгу, которой у меня не было, я поднимал пятую точку и шёл в библиотеку. А некоторые издания на руки не выдавались, и я сидел в читальном зале. А сейчас кому это нужно? Нажал кнопочку — и вот тебе книга. Но даже так не читают, ищут краткое содержание. По мне, технические возможности развращают. И меня в том числе. Но важно это понять и исправить. А мне будет достаточно, если зритель просто придёт в театр и услышит текст Островского. Ведь Александр Николаевич сегодня также современен, как и многие нынешние авторы, а может быть, и больше. Пусть люди его хотя бы услышат, ведь многие даже понятия не имеют, кто он такой. А если хотя бы один человек из пятисот случайно заинтересуется и заглянет в книгу, пусть даже полезет в интернет, но в полную версию, я буду счастлив. В советское время, знаете, как было? Некоторые родители, чтобы подвигнуть отпрыска на чтение классики, перепечатывали её в самиздате и подсовывали на чтение. Ход! Но если бы я знал рецепт, как сегодняшнюю молодёжь заинтересовать классическими произведениями, то уже давно использовал его на своих учениках. Пока я знаю только одно — надо читать.
Впрочем, Александр Исаков немного лукавит. Ведь чтобы норильский зритель услышал Островского, режиссёр как–никак изменил себе.
– Я использую некоторые вещи, которые мне самому претят, — признаётся режиссёр. — Но это необходимо, чтобы это же и подчеркнуть. Некоторый музыкальный материал, который мы используем, вызывает у меня только одну реплику: «Господи боже мой! Что это?» Но мне кажется, именно это и будет интересно определённой части публики. Да, некоторые не воспримут это как сатиру и пародию на нас самих, а примут за чистую монету. И это страшно. В сценографии то же самое. Местом действия у Мамаевых необязательно должна быть гостиная. Вот смотрите. Дома у нас стоят всякие велотренажёры. Мне в моём возрасте спорт полезен для сердца или суставов, другим он нужен для поддержания стройности. Мамаевы — богатые люди, они могут позволить себе не один эллипсоид, а целую тренажёрную комнату. Так почему местом действия не может быть тренажёрный зал? А у Крутицкого — пафосный, модный ресторан, у Турусиной, например, помолвка, она же финальный корпоратив, пройдёт в саду. Тогда сюжет разворачивался в Подмосковье, а сейчас это современная Москва. Я думаю, у нас получится «попасть» в современную молодёжь. Наш русский язык настолько богат, что достаточно трёх слов, а иногда и трёх букв, чтобы передать то, как молодёжь друг другу пересказывает сюжет этой пьесы. Выглядит это так: «Короче, один муд... муд... мудрец хотел всех объе... объе... объегорить». Да, можно было поставить абсолютно классический спектакль, но меня всё это так шокировало, поэтому я и предложил норильскому театру такой вариант, и театр согласился. Ну похулиганим, комедия всё–таки. Страшная комедия.
Исаков признаётся, актёрская труппа тоже поддержала его в этом скандальном поиске.
– Артисты приняли моё видение, — делится режиссёр. — Как–никак восьмой спектакль вместе, я им доверяю, надеюсь, они мне тоже. Но главное — как воспримет это зритель. У меня есть свои предположения, я проигрываю все комбинации. Но мне тоже любопытно. Я знаю, что кому–то понравится, кому–то нет. Меня устраивают оба варианта. Ради этого всё и затевалось. Я всегда ставлю для зрителя. Он для меня тоже участник спектакля. Я пытаюсь выстраивать в нём внутренний диалог. А что с историей? Она стара как мир. Тот самый мир, который стал прагматичным, циничным и очень материальным. К сожалению, ушёл положительный герой. В новой норильской постановке тоже нет ни одного положительного персонажа. Это беда нашего времени. Ведь в последние годы очень часто героями были бандиты, менты, проститутки, депутаты. В последних современных пьесах, которые я прочёл, мне тоже не хватает надежды, света нет. Последние тридцать лет нам не за что было ухватиться, деньги были главными. Да, деньги нужно зарабатывать, без них никуда... Но я верю в цикличность истории — она развивается по спирали. Нужно обязательно дойти до дна, чтобы от него оттолкнуться и снова подняться наверх. А когда надышимся, снова нырнём, чтобы посмотреть, что там. Но я надеюсь, что сейчас начинается путь наверх или чуть позже, но наверх. Так что я могу ставить, как хочу.