«Сейчас татарские школа и детский сад – тормоз для развития родного языка»
Известный певец и композитор Зуфар Хайретдинов о важности худсоветов, суммах гонораров на татарской эстраде и современном Габдулле Тукае
Зуфар Хайретдинов, одна из главных звезд татарской эстрады 1990–2000-х, в прошлом году отметил свое 60-летие, а 1 февраля устраивает большой концерт в «Пирамиде». В интервью «БИЗНЕС Online» артист рассказал о том, как после учебы в КИСИ оказался в Казанской консерватории, почему татарские дети должны учить в обязательном порядке родной язык и какие суммы с кафе и дискотек собирает Российское авторское общество, филиал которого в РТ Хайретдинов возглавлял много лет.
«К СОЖАЛЕНИЮ, МОЛОДЕЖЬ МАЛО ОБРАЩАЕТ ВНИМАНИЯ НА КАЧЕСТВО ТЕКСТОВ»
— Зуфар Гильмутдинович, в последние годы вы не так часто выступаете, но по случаю 60-летия решили провести 1 февраля большое шоу в «Пирамиде», почему?
— Действительно, я сократил свою певческо-концертную деятельность — и интерес публики ко мне как к певцу поубавился. Это связано с тем, что параллельно в течение последних 17 лет возглавлял татарстанское отделение Российского авторского общества и до сих пор там работаю. Данное занятие отнимает очень много времени, но полностью творческо-вокальную и композиторскую деятельность я никогда не оставлял. На сборных солянках, концертах, организованных радио и телевидением, еще выступаю, да и как композитор активно тружусь.
Но при работе над песней стал более разборчив к стихам: 7 раз подумаю, писать музыку на них или нет. Только хорошие стихотворения вдохновляют меня. В последние годы татарская эстрада стала пестрить молодыми исполнителями, новых песен звучит много. К сожалению, молодежь мало обращает внимания на качество текстов, большинство из них и стихами-то назвать тяжело. Пытаются быть оригинальными, но получается как в татарской пословице: «Наводя брови, выкалывают глаза». Кроме того, я стал более внимательно подбирать исполнителей для своих песен и стараюсь помогать артисту сделать песню популярной. Больше, чем раньше, пишу по специальному заказу.
— Круглую дату вы отметили еще в прошлом году…
— Да, прошлый год был юбилейным для меня, а для мужчины юбилей — подведение определенных итогов жизни. Для меня наступает пенсионный возраст, но это не значит, что я перестану работать. Единственное, чего себе желаю, — это быть здоровым, творить и жить активной жизнью. Сейчас ведь семья устоялась, дети выросли, внуки растут, поэтому можно спокойно заниматься творчеством, ни на что не отвлекаясь. И потом пора начинать уделять больше внимания себе, например, путешествовать.
Почему юбилейный вечер состоялся не в прошлом году? День рождения был в августе, а в этот период проводить такие мероприятия тяжело: народ отдыхает, концертный сезон начинается только в сентябре. Я подсчитал, сколько певцов исполняло мои песни, оказалось, что их около 100, поэтому решил провести два юбилейных концерта — 1 февраля и 26 апреля (в день рождения Тукая). В феврале мы ждем популярных молодых артистов: Гузель Уразову, Ришата Тухватуллина, Анвара Нургалиева, Филюса Кагирова, Раяза Фасыхова, Фирдуса Тямаева, Алсу Абульханову. Все они выступят на моем концерте. Конечно, будут артисты и моего поколения: Салават Фатхетдинов, Зухра Шарифуллина, Резеда Шарафиева, Зайнап Фархетдинова, Илсаф и многие другие. В общем, практически все популярные певцы современной татарской эстрады. Я счастлив с ними работать и рад, что есть спрос на мои песни.
— Салават споет вашу «Салкын чәй»?
— Не только ее, в своей карьере он исполнял более 20 моих песен. Хотя, действительно, самая шлягерная из них — это «Салкын чәй». Салават — молодец! Он мой ровесник, несмотря на то что на эстраду сейчас пришло много талантливой молодежи, покидать сцену не планирует, до сих пор собирает полные залы. Что ни говори, но сольная программа — это совсем другой формат, со своими трудностями и прелестями. В наше время такой острой конкуренции не имелось, популярных артистов можно было по пальцам пересчитать…
«ОДНОЙ ИЗ ПРИЧИН ПОСТЕПЕННОГО ИСЧЕЗНОВЕНИЯ РОДНОГО ЯЗЫКА КАК РАЗ И ЯВЛЯЕТСЯ ЭСТРАДА»
— Теперь целые дворцы спорта собирает Радик Юльякшин, он же Элвин Грей.
— Да, Элвин Грей — это целое явление на татарской эстраде, которое порой даже объяснить сложно. Он уже давно пытался выйти на большую сцену — лет с 15. Я видел его в Уфе, где он выступал еще подростком. Потом, видимо, отыскался человек, который показал нужное направление развития, и Радик нашел свою нишу. Но стать популярным нетрудно, намного сложнее эту известность удержать, хотя бы на том же уровне. А вот увеличить аудиторию — это совсем космос! Надеюсь, подобное у него получится.
— Есть на национальной эстраде такие, кто достигает космоса?
— Я могу назвать тех молодых артистов, у кого хватит на это запала. Например, Гузель Уразова. Она с каждым годом не просто держится на одном уровне, а становится все выше и выше. Среди тех, у кого есть эффективная команда, я бы отметил Ришата Тухватуллина. Это единственный певец, на концертах которого ты видишь и 80-летних бабушек, и 15-летних девочек. Удивительно, но он удовлетворяет потребности всех возрастных категорий. Это очень нелегко. А так, есть те, кто резко вспыхивает и тут же гаснет, теряет свой стиль, начинает искать что-то новое или топтаться на месте. В одиночку с такой задачей справиться сложно, но если есть верная и профессиональная команда, то она тебе подскажет верный путь.
При этом я считаю важным направлением развития и задачей современной татарской эстрады привлечение молодежи в зрительный зал. Скажем, такое отлично получается у певицы Лэйны, ее композиции обращены к определенной возрастной группе. И это хорошо, ведь молодежь редко ходит на концерты. С другой стороны, с сожалением приходится констатировать, что одной из причин постепенного исчезновения родного языка как раз и является эстрада.
— Каким образом?
— «Распыление» эстрады по направлениям может восприниматься как поиски, но ведь подобных татарских мероприятий, направленных на привлечение молодежи, очень мало. Поэтому многие молодые люди тянутся к российской эстраде, зарубежной, а развитие языка приостанавливается. Хотя причин этому много, дело не только в популярной музыке. Это ведь и семья — именно там формируется язык. А еще некоторые считают, что ребенка нужно отдать в татарский детский садик — и там его язык станет более совершенным. На практике же все наоборот…
«ЧЕМ ЦИВИЛИЗОВАННЕЕ ДЕРЕВНЯ, ТЕМ РАНЬШЕ ТАМ ИСЧЕЗАЕТ ТАТАРСКОСТЬ»
— Сейчас бывает так. Ребенка приводят в татарскую группу детского сада, а там большинство детей из русскоязычных семей, и воспитательница естественным образом переходит на великий и могучий…
— Да. Мой внук с рождения начал разговаривать на родном языке, мы его отдали в татарскую группу детского сада и… он заговорил по-русски. Это удивительно, ведь он практически не знал русского. Было забавно слушать его акцент. Сейчас ему 12 лет, и татарский он воспринимает как иностранный.
Что ни говори, но сейчас татарские школа и детский сад — тормоз для развития родного языка. Я в Советском Союзе учился по-татарски, все было замечательно, интересно. А сейчас посмотрел учебники, выпущенные недавно. В наши времена литературу преподавали совсем по-другому, а сейчас там чего только нет: переводы русской литературы, политики много. Ну, зачем в 3-4 классе нужна политика? Для каждой информации свой возраст.
— Раньше деревня была оплотом родного языка, но и там сейчас идут в этом плане негативные процессы.
— Чем цивилизованнее деревня, тем раньше там исчезает татарскость. Если взять дальние районы республики — Актаныш, Азнакаево, то там она еще сохраняется. Но ведь и сами деревни исчезают. Село — хранитель татарской культуры. Вот, критикуют СССР, говорят, что он был тюрьмой народов. Абсолютно нет! Каждый мог получать образование на родном языке, сдавать на нем экзамены. Возможно, сначала выпускнику было тяжело, я сам, когда поступал в вуз, то имел проблемы со сдачей экзаменов. Ведь, когда ты дома изучал математику, там термины были совсем другие. В КИСИ у меня экзамены по математике и физике принимали на татарском языке, там были преподаватели, владеющие татарским. Что скрывать, на 1-2 курсах было сложно, но потом мы даже перегнали остальных.
— Значит, это только отговорка, что после учебы в татарской школе уже не добиться успеха в университете?
— Это так. Ведь любой язык можно выучить при желании. Но, если ты и своего не знаешь, то изучить будет очень трудно. Хотя даже мой татарский, который я знал в совершенстве, сейчас стал засоряться русскими словами. Сам этому удивляюсь.
«РУКОВОДИТЕЛЬ ХОРА: «ЕСЛИ ТЕБЕ СТИПЕНДИЮ СДЕЛАЮ, БУДЕШЬ ХОДИТЬ?»
— И еще об учебе. Ваш артистический талант проявился как раз в КИСИ, нынешнем КГАСУ.
— Все произошло совершенно случайно. В школе я немного пел, играл на гармони и, когда поступал в КИСИ, при заполнении анкеты на вопрос «участвовал ли в самодеятельности?», ответил: «Да, пел». Как-то вызвали в деканат и говорят: «Раз пел, тодавай участвуй в нашем хоре». Мне же вообще не хотелось петь, особенно в хоре. Но его руководитель, услышав мой голос, сказал, что он редкий — тенор. Я говорю, мол, меня просто из деканата сюда отправили, мне это неинтересно, а он начал уговаривать. Спрашивает: «Проблемы есть, стипендию получаешь?» А у меня одна тройка была, и стипендия не полагалась. Руководитель хора: «Если тебе стипендию сделаю, будешь ходить?» Конечно, буду! В благодарность я стал посещать репетиции. Хор оказался болотом в хорошем смысле, меня засосало, и через пару лет себя без песни уже не представлял. В результате на четвертом курсе поставил себе цель — после КИСИ стать не строителем, а певцом.
— А потом уже композитором…
— У нас есть очень хороший композитор Риф Гатауллин, он мне говорил, а помнишь времена, когда вокалистам запрещали сочинять песни, говорили, что певец должен только петь. А ведь сочинять песни — это состояние души. Если она просит песню, то ты должен ее написать. Я начинал сочинять, когда был на 2 курсе консерватории, в 1986 году.
Назвал бы себя человеком, знающим татарскую литературу, у себя в деревне я перечитал всю библиотеку на татарском языке, после чего перечитал русские произведения, несмотря на плохое знание языка. Сам писал стихи, отправлял их в газету «Татарстан яшьләре», журнал «Ялкын». Даже в КИСИ на скучных лекциях сидел и писал стихи, многие из них до сих пор сохранились.
— Трудно ли было после строительного института поступать в Казанскую консерваторию?
— Очень трудно. Ведь туда поступают только те, кто имеет музыкальное образование. Пусть даже у тебя голос как у Шаляпина, тебя на первый курс никто не возьмет. Наш зять Марс Макаров мне сказал, если хочу поступить, то должен быть уровень хотя бы музыкальной школы. Я выучил ноты по самоучителю, гармонию, теорию музыки.
Да, в консерваторию принимают и без знаний, но только на подкурс, а это значит, что надо сидеть два года, петь и изучать теорию музыки. То есть, ты получаешь знания, которые четыре года дают в музыкальной школе. Не хотелось терять времени, так как после окончания КИСИ мне было уже 23 года. В итоге все экзамены я сдал на хорошие отметки.
— И начали писать музыку.
— В те времена композиторов было немного, но на песни был спрос. Я сам, тогда молодой певец, исполнял в основном народные песни, произведения наших классиков. Но ведь человек, который считает себя настоящим исполнителем, всегда мечтает спеть то, что до него никто не делал, иметь свой репертуар. Я тоже работал с композиторами, например, с Луизой Батыр-Болгари, Резедой Ахияровой, Рифом Гатауллиным, Ильгизом Закировым. С удовольствием пел их песни, но в душе все равно было чувство неудовлетворенности, хотелось другой мелодии. Поэтому пришлось самому взять в руки перо.
«ХУДСОВЕТ ТОГДА „БОЛГАР КЫЗЫ“ ПРИНЯЛ НА УРА, СПРАШИВАЛИ, КТО НАПИСАЛ ЕЕ»
— Когда был первый заметный успех?
— Впервые это произошло в 1987 году, тогда был конкурс «Татар җыры», в те времена его проводило министерство культуры, филармония. Началась перестройка, а с ним пошел рост национального самосознания, мы стали интересоваться историей, тогда много говорили о наших предках — булгарах. Поэтому у меня появилось желание написать песню именно на эту тему. Появилась «Болгар кызы», но тогда я не решился выпустить ее под своим именем, придумал псевдоним (хотелось сначала посмотреть, как люди примут ее). Ведь люди, узнав, что пишу песни, могут из вежливости сказать «Хорошая музыка». А другие, наоборот, дескать, лучше пой, не пиши. Поэтому самое правильное — услышать мнение со стороны. Худсовет тогда «Болгар кызы» принял на ура, спрашивали, кто написал ее, откуда этот композитор. Псевдоним был Мансур Гильми, так как Мансур на арабском означает «победитель», такое значение и у имени Зуфар, но на фарси. Гильми — это сокращенное от имени моего отца Гильметдина.
Так вот, спрашивают, откуда этот композитор, а я отвечаю, что в Ленинграде проживает, окончил там консерваторию. «Болгар кызы» все хвалят, даже сделали по ней танцевальную постановку. На «Татар җыры» она заняла первое место в одной из тематик. Тогда их было много: «Любовь», «Родной край» и так далее. Но, когда узнав через как-то, что Мансур Гильми — это я и есть, отношение худсовета изменилось. До этого они хвалили Мансура Гильми, все три произведения прошли через худсовет легко. Но первая же песня, вышедшая под именем Зуфара Хайретдинова, была забракована, стали находить в ней недостатки. Причины, естественно, были, не без этого…
— На российской эстраде композиторов часто начинали узнавать только тогда, когда они начинали петь: Николаев, Укупник, Крутой.
— Ведь каждый композитор — певец в душе, особенно композиторы-песенники. Здесь два варианта. Кто-то поет, но ему бог особых голосовых данными не дал, а петь хочется. А есть те, кто вообще не умеют петь, но это случайные композиторы. У меня был баянист Марсель Иванов, который, видя, что я пишу песни, а они становятся популярными, тоже захотел стать композитором. Говорит: «Дай мне стихи, я сочиню музыку». Я дал текст, он написал… просто кошмар. Ведь у песни есть свои законы, скажем, интервалы не должны быть большими. И, потом, надо подстраиваться под особенности голоса исполнителя. Кроме того, есть такое понятие, как «невокальная песня», которую сложно исполнять.
Все это объяснил Марселю, сказал, если он хочет сочинять, то должен еще и свои произведения пропевать сам. Неважно, есть у тебя голос или нет. Он прислушался, прошел мою школу, и потом сам стал автором музыки к замечательным песням.
— Вернемся к худсоветам. Есть у вас еще истории с ними связанные?
— Да, было много интересного. Мне в свое время свои стихи дала Гульшат-апа Зайнашева. Я написал музыку, и она ей понравилась. Но там в припеве изменил слова. Там говорилось: «Әй, Казансу, Казансу! Яр буйларың ямансу. Азатлык көткән халкымның. Күз яшьләре тамган су» («Казанка, куда лились слезы народа, ждущего свободы»). Я ей говорю, что такой народ не уважал бы, который сидит и льет слезы у реки в ожидании свободы. В итоге я поправил: «Әй, Казансу, Казансу! Гомерләре ямансу. Азатлык өчен халкымның. Кан-яшьләре тамган су» («Казанка, куда капали кровавые слезы народа, боровшегося за свободу»).
Она говорит, мол, не надо, чтобы кровь лилась. Пытаюсь объяснить: «Гульшат-апа, это же лучше, чем если бы народ просто сидел возле реки и лил слезы». В итоге все равно сделал по-своему, передал худсовету, в котором сидела Гульшат-апа. Она сразу сказал, дескать, у меня таких слов не было. Снова объяснил ей на примере фильма, когда, скажем, роман экранизируют по написанному сценарию, который может не совпадать с книгой. С песней тоже самое, и она согласилась. Теперь, по ее же словам, «Казансу» — сильная песня.
— Худсовет в итоге с вами согласился?
— Я Гульшат-апа категорически сказал, что песню переделывать не буду, но ведь в моем варианте говорится и о борьбе за свободу, и о пролитой крови, и слезах. Ей стало жалко песню, и она отозвала свою рецензию из худсовета. Они прошла, и потом ее, кроме меня, исполняли и другие артисты.
— Осадок от действий худсовета не остался?
— Остался, но, я считаю, что худсоветы нужны. Просто в те времена там сидели одни и те же лица, которые уже пустили корни. Главное, чтобы не было людей, к которым можно подойти и попросить поддержать песню — это, во-первых. Мол, ты уж поддержи, а я отблагодарю. Раньше такое сплошь и рядом было. Во-вторых, худсовет должен каждую песню прослушивать анонимно, не зная авторов. Тогда видно, кто как поет, горлом или носом. Я хочу сказать, что Салавату повезло, что он не попал под гильотину худсовета, началась волна демократии…
Недавно была беседа в «Ватаным Татарстан», обсуждали как раз, нужны ли вновь худсоветы. Знаете, сейчас в магазинах продаются разные продукты, со всевозможными добавками. Чтобы они не навредили покупателям, существуют контролирующие органы. С песнями должно быть также, ведь это те же продукты. Нам говорят, что народ должен сам выбирать, голосовать рублем за того или иного исполнителя — ничего подобного! Песня должна не только развлекать, но и воспитывать.
«ДЛЯ ТАТАРСКОГО РЕБЕНКА УРОКИ ТАТАРСКОГО ЯЗЫКА ДОЛЖНЫ БЫТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ!»
— Хотите заставить зрителя слушать определенные песни, даже если он этого не хочет?
— Дело не в этом. Есть два вида искусства: одно — народное, другое — популярно-коммерческое. Если ты занимаешься только народным творчеством, то оно тебе денег не принесет. А все стремятся к чему? Чтобы стать популярным и заработать денег, они ищут легкий путь для зарабатывания. Поэтому народное искусство должно быть дотационным, государство должно за него платить. В настоящее время есть несколько способов сохранения родного языка: религия, театр, песенное искусство — иных инструментов даже и нет.
— А как же школа.
— Школа должна быть, но она не может помочь в этом, раз государство не помогает. Ну как это так, выпустили закон, по которому посещение уроков родного языка добровольное?! Для татарского ребенка уроки татарского языка должны быть обязательными! Детская природа такова, что будь у них выбор, то школьники ни математику не учили бы, ни физику и т. д. Повторю, татарский язык тоже должен быть обязательным! Для русских детей пусть он будет добровольным, но никак не для татар.
Это ведь специальная политика, хотят, чтобы татары постепенно забыли свой родной язык, смешались с представителями других национальностей. Сейчас даже смотришь по телевизору хоккей, там половина «Ак Барса» — игроки с татарскими фамилиями. Например, раньше в «Ак Барсе» был вратарь Станислав Галимов, а сейчас есть нападающий Станислав Галиев. Но тех, кто знает свой язык, наверное, нет вовсе.
— Еще был вратарь Эмиль Гарипов, он более-менее знал татарский язык.
— Да. Интересно, он ведь еще и практикующий мусульманин. Но это исключение из правил.
«ВОТ ТАКИМ ДЕНЕГ НЕ НАДО ЖАЛЕТЬ, А МЫ НОСИМСЯ С „ҮЗГӘРЕШ ҖИЛЕ“…»
— Вернемся к татарской эстраде. Концерт «Yзгәреш җиле» показали в Нью-Йорке, ваше отношение к этому противоречивому проекту?
— Есть татарская поговорка — «Штансыз куткә каеш бау» («Ремень для голой задницы — веревка»). Так вот, произошло скрещение носорога с бульдогом. Конечно, я понимаю президента Татарстана, он хотел как лучше. К сожалению, ожидаемого эффекта не получилось. Как можно татарскую песню скрестить с джазом?! Это ведь совершенно другой жанр. Откуда пошел джаз? От афроамериканцев, это их музыка. И ее нельз совместить с татарской народной песней. Все сделали по принципу: «Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть!» Президент сказал — надо, а они ответили: «Давай деньги, мы всё сделаем».
Я не против, пусть сочиняют совершенно новые песни с новыми словами, новой мелодией, пусть подадут их в джазовой обработке. Это можно. Но когда ты сидишь и слушаешь «Күбәләгем» в джазовой интерпретации, то от этого просто тошнит. Как сказал Салават: «Это не ветер перемен, а деньги на ветер».
— А ведь была еще идея — перевести татарские песни на английский язык.
— Наши песни американцам интересны только в том варианте, в каком они существует. Слушают нас и восхищаются: «Какая интересная музыка». Возьмем ансамбль фольклорной музыки РТ Айдара Файзрахманова. Куда бы они не приезжали, ими все время восхищаются. Айдар ведь не делает джазовых обработок — все национальное. Красиво только то, что имеет свой колорит — особые костюмы, инструменты, танцы, мелодии. В этом ансамбле Айдар раскрыл себя как большая личность. Когда смотрю их выступления, то вижу, это что-то невообразимое.
У нас есть государственный ансамбль песни и танца, там выступления происходят по стандартной схеме — стоит хор, впереди танцует труппа. А у Айдара все задействованы. Они и играют, и поют, и пляшут. Это уникально! Где он такую талантливую молодежь нашел? Файзрахманову — браво! Все делает на высоком художественном уровне. Вот таким денег не надо жалеть, а мы носимся с «Үзгәреш җиле»…
«СЧИТАЛИ, ЧТО Я ПРЕДАТЕЛЬ И РАБОТАЮ ПРОТИВ ТАТАР»
— Еще вас можно назвать авторским омбудсменом, вы защищаете права творческих лиц. Как все началось?
— За рубежом, если автор напишет суперпопулярную песню, он только за счет нее может себя обеспечить на всю жизнь. А у нас? У меня самого более тысячи исполненных песен, многие из которых популярны, но я бы не сказал, что на сегодняшний день являюсь миллионером. Потому что у нас авторские организации не дошли до того уровня, чтобы могли на основании закона защитить авторов и обеспечить им хорошее материальное вознаграждение.
Я понял это в конце 1990-х. Были тогда организации «Барс рекорд дистрибьюшен», «Союз» — они зарабатывали деньги на продаже аудио-видео продукции. Однажды руководитель одной из этих организаций предложил создать свое авторское общество, потому что у нас было столько авторов, которые не получают гонорары. Я без задней мысли взялся за это дело, но потом у него спрашиваю: «Тебе-то это зачем?». А он говорит: «Так мы же выпускаем продукцию, и чтобы она не считалась пиратской, получим разрешение от этих авторов». И тут я понял, это — законное пиратство.
Я не стал с ними работать, пошел в «Барс Медиа», там наши татарские парни работали — братья Марат и Камиль Гараевы, мы вместе в КИСИ учились. Я им предложил создать авторское общество, а они, оказывается, об этом уже думали. Тогда мы создали Татарское авторское общество и начали работать. От выпущенной продукции восемь процентов шло авторам. И действительно, авторам стали идти хорошие деньги. Но продлилось это максимум год. Заметил, если автор раньше получал 100 рублей в месяц, через год стало 5-10 рублей, а тиражи продукции-то увеличиваются! Тогда я понял, что авторская организация должна быть независимой от бизнеса. Я ушел от них, и буквально через полгода на меня вышло Российское авторское общество (РАО).
— Оно уже существовало?
— Да, они существуют с 1991 года, со дня развала Советского Союза уже организовались. В СССР существовало Всесоюзное общество по авторским правам. Потом создали РАИС — Российское агентство интеллектуальной собственности, через два — три года переименовали его в РАО. Они предложили мне организовать в республике филиал РАО, и я взялся за это и провел огромную работу в надежде в полной мере защитить имущественные права татарстанских авторов. Существовавшее до этого в РТ ТАИС восприняло наш филиал РАО как конкурентов, считали, что я предатель и работаю против татар. Да ничего подобного!. В любом случае, те татарские авторы, что пришли в РАО, наконец-то получать достойные вознаграждения.
— Что нужно сделать, чтобы получать гонорары?
— Автор должен заключить договор с РАО, по которому он передает организации управление своими имущественными правами. В РАО у автора теперь есть личный электронный кабинет, где он видит, за какое произведение сколько денег пришло и какой именно пользователь твоих авторских прав тебе платит — радио, телевидение, кафе или ресторан. Так Оскар Усманов, Фирзар Муртазин, Альфред Якшимбетов, Луиза Батыр-Булгари, или любой другой автор может контролировать свои гонорары. Те, кто остались в ТАИСе такой возможности не имеют. ТАИС на сегодняшний день, не имея аккредитации, как РАО, не имеет права собирать с пользователей вознаграждения. Для членов ТАИС вознаграждения собирает РАО и перечисляет его в ТАИС. Поэтому при получении авторского вознаграждения авторам ТАИСа остается только надеяться на добропорядочность их руководства.
— Все должны платить автором? Рестораны, кафе, дискотеки?
— Абсолютно все, сейчас практически нет точек общепита, у которых нет договора с РАО. Каждое заведение, где звучит музыка, должно платить. Даже караоке.
— О каких суммах идет речь?
— Согласно ставкам авторского совета, в зависимости от видов пользования музыки. Есть ставки фиксированные и в процентном отношении. К примеру, с концерта организатор обязан выплатить 5 процентов от выручки, а среднее кафе может платить в районе 3 тысяч рублей в месяц. Одновременно с выплатой пользователь обязан предоставить в РАО отчет об использованных произведениях. По этому отчету РАО в дальнейшем производит распределение вознаграждения по авторам.
— А за песни Яхина, Монасыпова и других отчисления идут, а если идут, то кому?
— Наследникам. РАО старается все проследить во всех городах, районных центрах. В деревнях же тяжеловато, столько работников у организации просто нет. Зато очень помогают социальные сети, отследить очень легко.
— Потомки Габдуллы Тукая получают что-нибудь за гимн татарского народа «Туган тел»?
— Нет, потому что гонорары выплачиваются только в течение 70 лет после смерти автора. Выплаты осуществляются при жизни автора и 70 лет после его смерти, еще один вариант — 70 лет после первого опубликования произведения.
— Элвин Грей перепевает старые песни, он тоже платит их авторам?
— Элвин Грей нашел очень хороший способ уйти от выплат. Он песни или выкупил со всеми правами, или от всех авторов получил отказ. То есть, если автор пишет в РАО, что отказывается получать авторское вознаграждение от концертов Радика Юльякшина, то РАО уже не будет ничего начислять. В этом случае певец напрямую рассчитывается с автором. Салават также забирает права у авторов.
— А как выгоднее тому же композитору?
— По-разному бывает. Например, ко мне приходит исполнитель и просит права на известную песню: «Продай, я тебе даю 50 тысяч рублей». Я отвечаю, что эта песня приносит мне пару тысяч рублей ежемесячно и отказываю. Если автор соглашается, то он получает однократно свои 50 тыс., но при этом право дальнейшего получения ежемесячного авторского вознаграждения за эту песню переходит к покупателю.
— Всего 50 тысяч стоит одна песня?
— 50 тысяч редко бывает, просто я привел пример. Обычная покупная стоимость песни на нашем татарском эстрадном рынке составляет от 10 тысяч рублей композитору и от 500 рублей поэту. Так сложилось. А по закону слова и музыка оцениваются одинаково — 50 на 50, и авторский гонорар поэту и композитору делится поровну. Вот и получается, что для поэта разовый платеж точно не выгоден.
«В ПРИНЦИПЕ, Я И СЕЙЧАС В ХОРОШЕЙ ФОРМЕ, КАК И МОЙ ГОЛОС»
— Тогда лучше самому и слова писать, и музыку.
— Не лучше. Да, я мог бы сам и слова писать, у меня есть свои стихи, примерно у 50 песен текст и музыка мои, но это как в своем болоте копаться. Ведь стихи должны быть разные, поэтому лучше когда разные люди этим занимаются. Бывает, что человек написал раз в жизни стих, который оказался очень интересным.
Я, кстати, стараюсь на слова известных поэтов особо и не сочинять музыку, они даже обижаются. А есть маляр, который работает на стройке, приносит мне стихотворение «Салкын чәй». Даже уже само название интересное — «Остывший чай». Здесь философия есть: почему он остыл, почему холодный? Значит, остыл, потому что долго ждали кого-то.
— У нас было интервью с Наилем Мингазовым — простым рабочим кабельного цеха, пишущего стихи для популярных песен.
— Да, знаю. Есть еще его однофамилец Айдар Мингазов — отличные стихи пишет. У него прозвище — Габдулла Тукай. Он пишет, как пулемет, просто шедевры. Жалко очень, что цены себе не знает. Водка для него является допингом. Он сам говорит: «Как выпью 100 грамм — так сразу стихи падают сверху».
— Расскажите о своих творческих планах, раз 60 лет — это еще не предел.
— Планы есть: хочу концерт, посвященный 60-летнему юбилею, показать и в Москве. Мечтаю, что он будет в Кремлевском дворце съездов. В 1998 году, когда я отмечал 10-летие творческой деятельности, провел концерт в концертном зале «Россия». Его сейчас уже нет. 3-тысячный зал был забит до отказа. В принципе, я и сейчас в хорошей форме, как и мой голос. Все-таки консерваторская школа. Консерватория много чего дает, и это не только музыкальное образование. В консерватории учат правильно петь, правильно владеть голосом, обучают гигиене голоса. Петь голосом, который тебе дал Бог, можно, но с возникающими проблемами без специального образования справляться уже тяжело.
— Альфия Авзалова, наверное, была исключением.
— Альфия апа — великая татарская певица, но в этом смысле она, как раз-таки не была исключением, у нее ведь с возрастом голос потерял свой блеск. А вот Ильгам Шакиров пел до самой глубокой старости, — вот что значит консерватория.
— Вы написанием мелодий хотите заниматься и впредь?
— Кстати, в последнее время, удивительно большим спросом пользуются ретро-песни. Но, конечно, да, пока есть спрос, я буду писать новые композиции. Тем более, что певцов много, и все хотят петь. Песня — это моя жизнь и любовь.