"Освобожденные"
Вышло большое интервью с двумя ЧВКшниками, которые излагают свою версию того, что происходило с ними на территории Белоруссии и как они там оказались.
Себя они позиционируют как сотрудники ЧОПа, которые думали, что ехали работать, а их развели, так как они утратили бдительность.
Интервью брала небезызвестная Бутина, некоторое время сидевшая в американской тюрьме по обвинению во вмешательстве в американские выборы.
Из интересного:
Они отталкивались от той позиции, что мы наёмники, а мы не наёмники. Мы никогда не будем совершать никакие противозаконные действия. Я это пытался объяснить следователю.
Он говорит: «Вы же были в Донбассе». Я говорю: «И что в Донбассе?» Он говорит: «Вы против законной власти». Я говорю: «Это вы её признали законной. Если бы Янукович не убежал, а сидел бы в Донбассе, то Донбасс был бы Украиной, а они бы были вне закона, были бы боевиками и террористами». Но они не ориентируются, они не хотят вникать, им всё равно.
* * *
Перед консулом меня вызвали два комитетчика. Говорят: «Украинская сторона требует вас экстрадировать. Что вы об этом думаете?» Я говорю, что ничего хорошего об этом не думаю. Они спросили: «Вы знаете, что вас там ожидает?» Я говорю: «Да. Официально — статья за терроризм. А по факту — быстрая или медленная мучительная смерть».
* * *
Украинские спецслужбы на нас собрали анкетные данные. В этом списке на экстрадицию написано: «Грабежи». В скобочках — столько-то штук. Я быстро список просмотрел и обратил внимание только на убийства. В скобочках то ли 165, то ли 156. Я посмотрел на кагэбэшника и говорю: «Вот это мы, 30 человек, это мы убили полторы сотни человек?» Он говорит: «Да». Я говорю: «Этому есть доказательства?» Он говорит: «Это вы уже с ними будете разбираться».
* * *
У меня было три варианта, которые я постоянно прокручивал в голове. Первый, самый классный вариант — что нас отдадут России. Второй — что нас посадят в Белоруссии. А через полсрока можно будет писать, что я, как гражданин России, хочу, чтобы меня перевели в Россию. И третий, самый худший вариант, который, конечно, скорее всего, закончился бы вообще похоронами где-нибудь там в поле, — это экстрадиция на Украину.
* * *
— Кому эта акция могла быть выгодна?
Степан: Американцам. Можно сказать так: какие-то непонятные военные приехали поддержать оппозицию. Возможно, свергать правительство Белоруссии. Из нас сделали страшных волчков, которые пытались поссорить Россию с Белоруссией. И сначала Лукашенко кричал с экранов телевизоров: «Скажите нам правду, зачем вы это сделали?» Но потом всё прояснилось. Он успокоился. Спецслужбы отработали до конца. Без помощи украинских партнёров. И он начал понимать, откуда ноги растут.
* * *
— Как проходило освобождение?
Степан: Днём приходит надзиратель, заглядывает и говорит: «На выход». Без вещей, без документов. Открывается дверь, стоят опять люди в чёрном. То есть тяжёлые, как их называют. И ещё такой в броне, во всех делах. Я думаю: «О, что-то будет, наверное, совсем интересное». И ведут по коридорам. Вели-вели, за это время в голове прокрутилось всё. Думал, может, даже будет экстрадиция. А тут подводят и говорят: «Занимай свободный ряд». Я думаю: «Где, какой свободный ряд?» Открывается дверь, смотрю — а там актовый зал, парни уже сидят, улыбаются, на расслабоне, без наручников, без ничего и…
Максим: …я стоял возле них и показывал: вот, садись.
Степан: Да, смотрю: сидят эти и сын Лукашенко. Они очень похожи.
Максим: Да, он сказал: «Я такой-то» (Лукашенко). И все поняли, кто это. Второй был в штатском, но в пиджаке — кагэбэшный значок: щит и меч.
Степан: И с ними был полковник в полевой военной форме. Они сразу сказали: «Извиняться мы не будем, вы сами понимаете, такая ситуация: вы приехали, сами нарвались. Вас такая толпа — все военные, полувоенные, у нас была информация».
Максим: «Если бы к вам, в Россию, приехала такая же группа таких же интересных людей, российские спецслужбы сделали бы то же самое и, я думаю, тоже бы не извинялись».
Степан: Да, ещё сказали: «Мы вам выставим счёт по €500 на человека за содержание здесь».
— Ожидали такой поддержки от России?
Степан: Я — да. Мы бы иначе не стали гражданами России. Это принципиально, идейно.
* * *
— Что было после актового зала?
Степан: Это смешная тема. Нам говорят: «Всё, с вас сняты все обвинения, вы освобождаетесь». Я говорю: «Когда?» Он говорит: «Сегодня». Я говорю: «А конкретно?» Он говорит: «В 12 часов». Я говорю: «12 часов когда?» То есть часов же нет, ничего нет — всё ушло в вещдоки. Он смотрит: «Через десять минут».
Максим: Я говорю: «В камеру можно зайти, забрать вещи?» Этот на меня такой поворачивается: «Ты что?» Я хотел зайти забрать. Мне надо было отдать вещи, которые мне парни дали. Я вот в чём был: в штанах, в футболке с длинным рукавом. Жарища в камере. И парни мне дали — кто шорты, кто майку. И надо постирать это всё. Я не мог уехать и не отдать.
Степан: Получили личные вещи. Они были в таких специально упакованных сумках, как одноразовых, на каждой наклеена бирка — с какого номера это было изъято в «Белорусочке». Загрузили это всё в большой автобус, в багаж, туда нас всех посадили, и мы поехали за ребятами в Жодино.
* * *
— У вас осталась возможность посещать Белоруссию?
Степан: Нам не сказали, что «мы вас в ближайшие 300 лет видеть не хотим у себя».
Максим: И в паспортах никаких отметок нет.
— Какой вывод сделали? За что с вами это случилось?
Степан: За доверчивость. За самообман. Надо трезво смотреть на вещи. Не заблуждаться. Мы расслабились. После Донбасса прошло очень много времени. Пытались найти себя в этой жизни, в социуме. Где-то как-то закрепиться. Но надо не терять бдительность. Потому что я доверял тому человеку, который мне предложил, а тот доверял ещё кому-то. И вот эта круговая порука сыграла с нами злую шутку.