В апреле 1908 года, ровно 115 лет назад, Москва превратилась в Венецию. Ее улицы стали каналами, по которым текли бурные потоки воды. Случилось мощнейшее наводнение в новейшей истории города. Вода плескалась у стен Кремля, у подножия храма Христа Спасителя. Нависли над зеркалом озера, в которое превратился город, корпуса кондитерской фабрики Эйнем, скрылась под бурным потоком Большая Полянка, а единственным способом передвижения стали лодки. «Мослента» вспомнила, как пережила столица стихийное бедствие и какую цену заплатила за невнимание властей города к прогнозам метеорологов. «Вода все прибывала и прибывала...» Весна в тот год выдалась необычно жаркая. Снег начал стремительно таять, вода в реках стала подниматься. Затопило деревни Мневники и Терехово Хорошевской волости Московского уезда. Это известие дошло до Белокаменной, стали клубиться новые слухи — один тревожнее другого. 11 апреля (по старому стилю) 1908 года газета «Раннее утро» писала: «Вчера уровень воды в Москве-реке и Водоотводном канале угрожающе подымался с самого утра. Среди дня вода выступила из берегов в некоторых наиболее низких местах уже в центре города. Поспешно стали сооружаться плотины из навоза и земли. Окна в нижних этажах забивались досками и засмаливались. Дул резкий ветер, шел дождь, вода все прибывала и прибывала...» Но то была лишь прелюдия к безудержному буйству стихии. На другой день «Русское слово» разместило драматический репортаж, в котором корреспондент газеты поведал, что «у Каменного моста уже не было возможности проехать ни на Неглинный проезд, ни вдоль кремлевской стены, ни по Москворецкой набережной, так как все это было залито водой… При переезде через Устьинский мост жуть брала. Старый ненадежный мост дрожал от сильного напора воды…» На память о наводнении 1908 года остались кадры кинохроники, множество фотографических изображений. Вот бешеный поток, несущий обломки льдин, ящики, бревна; ошалелые лошади, несущиеся вскачь по мостовой у Балчуга, залитой водой. Лодка с пассажирами у Всесвятской (ныне район Сокола — Аэропорта); толпа зевак на Каменном мосту, колыханье маслянистой воды на пустынной Болотной площади… В общем, совсем как в Венеции, только без гондол и серенад. Город в зеркале реки Затопило Зарядье, Кадаши, Зацепу, Хамовники, Лужники, Арбат, Пресню, Дорогомилово. На Брянском — ныне Киевском вокзале — встали поезда. На Павелецком составы приходили и уходили, разрезая волны, как пароходы. Паровозы натужно гудели, мужчины нервно курили, дамы визжали от страха. Но никто не пострадал, все уплыли — извините, уехали. Сейчас в это трудно поверить, но уровень воды в Москве-реке местами поднялся почти до девяти метров. Такие отметки сохранились на домах по Якиманской и Раушской набережным. Затопило почти пятую часть тогдашней Москвы, почти 100 километров улиц и переулков. Картина, достойная кисти известного художника-мариниста Айвазовского! Страсти-мордасти творились в городе! Окрест царила красота неописуемая, но — устрашающая: в зеркале Москвы-реки отражались мосты, дома в несколько этажей, особняки, витрины магазинов и лавок. Пассажиры на лодках возвращались из церквей с зажженными свечами. Кстати, свечи в лавках расхватали вмиг — электрическая станция французского общества, дававшая энергию Москве, была выключена. Хорошо продавались керосиновые лампы, сам керосин, резиновые сапоги, плащи. Впору было с удочкой усесться на набережной и ждать клева, однако не до того было. Немало москвичей, сколько — неведомо, отдали богу душу во время наводнения. Некоторых — неосторожных, раззяв или, наоборот, безрассудных храбрецов — уносили бурные потоки, и они бесследно исчезали. «Раннее утро» сообщило, что «у Краснохолмского моста с баржи пароходного об-ва “Ока” упал рабочий И. Захаров. Сильным напором воды его быстро унесло, и спасти несчастного не удалось». На крышах сидели изгнанные из квартир перепуганные москвичи и махали платками, словно капитулянты, молящие врага-природу о пощаде. Но выручить из беды было некому — МЧС при царе-батюшке не существовало. Да и вообще власти скорее безучастно, чем участливо наблюдали за страданиями горожан. В газете «Голос Москвы» было опубликовано стихотворение, где были такие строки: Желтые дома и сладкая вода Досталось бедолагам-горожанам не только от злобной стихии, но и от мародеров и грабителей. Снова цитирую «Русское слово»: «Из окон второго этажа дома Ушкова, со всех сторон окруженного водой, кричали, что обывателей этого дома грабят. — Как грабят? — Приехали на лодках, ломают двери и грабят затопленные квартиры. В доме Ушкова открывались окна, и люди требовали полицию, лодок, чтобы задержать грабителей. Чем кончилась эта история, мы не знаем…» Стихия безумствовала в Белокаменной несколько дней. Был затоплен химический завод Ушакова и громадные запасы краски растворились в воде. Ее следы остались и после того, как вода ушла, — часть домов по Берсеневской набережной пожелтели. Вода залила склады сахарного завода Гепнера, и «река в продолжение целого дня текла сладкой водой». Пострадал Московский губернский архив, располагавшийся в одной из башен Кремля. Под угрозой оказалась Третьяковская галерея, но, к счастью, кирпичная стена здания под напором воды устояла. Московский генерал-губернатор Владимир Джунковский вспоминал: «В Москве вода стала убывать с утра Страстной субботы, но крайне медленно, и обыватели Замоскворечья, Дорогомилова и других мест провели весьма тяжелую ночь на Светлое Христово Воскресенье. Многие остались без освещения, без припасов, без возможности двинуться. Из Кремля, откуда открывался вид на все Замоскворечье, в эту ночь, вместо обычно расцвеченных разноцветными фонарями и бенгальскими огнями многочисленных церквей, взору открывалась картина мертвого города — окруженные водой церкви не открывались. Такого наводнения Москва никогда не видела…» Освобожденные от воды московские улицы были перепачканы илом, завалены сломанными бочками, различным скарбом, унесенным со дворов. Из мостовых повылетели камни, много построек было порушено. Несколько дней пожарные, саперы, полицейские и обычные горожане приводили Москву в порядок. Власти все прозевали и прошляпили Как обычно, стали искать виноватых. Понятно, что слепую стихию корить было не в чем. Но ведь метеорологи, хоть и оборудование у них было несравнимо слабее нынешнего, предупреждали, что следует ждать серьезных катаклизмов. Однако московские власти все прозевали и прошляпили. Да и после наводнения никаких выводов сделано не было. Репортер «Раннего утра» в ехидной заметке «Спустя лето по малину...» писал: Справедливости ради стоит упомянуть, что заработали комитеты по оказанию помощи пострадавшим, открылись счета в банках, начался сбор денежных средств и одежды. Одним из жертвователей было московское дворянство, приславшее 1000 рублей. Такие же суммы были отпущены великой княгиней Елизаветой Федоровной и великим князем Константином Константиновичем. Сам государь расщедрился и пожертвовал 50 тысяч рублей. Однако на выражения сочувствия уцелевшим москвичам и соболезнования погибшим он поскупился. Горожане из наводнений устраивали развлечения Следующее наводнение — впрочем, несравнимое с упомянутым — случилось в столице в 1931 году. После него в верхней части бассейна Москвы-реки были сооружены Истринское, Можайское, Рузское и Озернинское водохранилища, которые регулируют стоки вод. Кроме того, русло Москвы-реки в черте города расширили, а берега укрепили гранитными стенками. Однако вода не желала укрощать свой буйный нрав, и время от времени после сильных ливней затопляла центр Москвы — Самотечную, Трубную площади и их окрестности. Но народ уже не боялся стихии, а над ней посмеивался, потому что вода поднималась всего на метр с лишним, да то и вскоре спадала. Горожане из таких маленьких наводнений устраивали развлечения — катались на лодках, бегали, смеялись, поднимали тучи брызг… Но со временем реку Неглинку укротили, загнали в подземный коллектор. С тех пор она лишь глухо ворчала из-под решеток, но на волю выбраться уже не могла.
