Записки уфимского психиатра: как бюрократы задержали в СССР сексуальную революцию
Заслуженный врач РФ и РБ, психиатр Юрий Анохин - давний друг и внештатный автор "Молодежки". Мы продолжаем публикацию рассказов из его новой, пока не изданной книги.
В конце 70-х годов к нам в отделение поступил больной Мережкин. Был он переполнен энергией, совершенно не спал, был очень деятелен и буквально клокотал различными проектами, словом - это был классический маниакальный приступ. Похожие состояния у него периодически возникали и раньше, но такой степени выраженности не достигали, более того, эти состояния ему самому даже нравились, так как именно в такие периоды он, признанный на заводе изобретатель и рационализатор, делал свои самые значительные изобретения и усовершенствования.
Домашние считали эти состояния "всплесками творческой натуры" и до последнего обострения не придавали им значения, тем более были они не очень длительны и проходили сами по себе. Но при последнем приступе он уже две недели не давал покоя всей семье, постоянно вовлекая близких в сферу своей кипучей деятельности, не прекращающейся ни днем, ни ночью. А последней каплей, переполнившей чашу терпения и заставившей родных пригласить участкового невропатолога, переадресовавшего пациента к психиатру, послужил "конфликт с властями", в который вступил глава семьи. Последние несколько ночей перед госпитализацией он потратил на рытьё и обустройство большого погреба. "Ночью работать прохладнее, спать я не хочу, а погреб давно собирался сделать, картошку хранить, соленья. Зима у нас долгая", - объяснял он потом нам.
Все бы ничего, но вот место для погреба Мережкин выбрал не самое подходящее - в центральном парке города, который находился недалеко от его дома. Парк был ухоженный, с монументом в центре, с детской площадкой и кинотеатром. Поэтому строителем быстро заинтересовались и, вскоре, участковым он был направлен на административную комиссию, которая наложила на бедного Мережкина большой штраф. В процессе обсуждения свалившейся проблемы у близких возникло предложение - показать Мережкина врачу. Решающим доводом в пользу подключения медиков стало беспокойство по поводу того, что "уж очень он похудел в последнее время". А поскольку все болезни "от нервов", - начали с невропатолога. Так произошло наше знакомство с "заслуженным изобретателем и рационализатором" Мережкиным.
С административной комиссией проблему мы уладили, направив им официальное письмо с уведомлением, что нарушение совершено по болезненным причинам. Штраф был отменен, после чего Мережкин проникся к нам уважением. Около недели он еще оставался очень деятельным, рвался постоянно помогать персоналу, вмешивался во все происходящее в отделении и бурно "'творил". Первым его изобретением, сделанным в стенах психиатрической больницы, стал "прибор - заменитель женщин для моряков дальнего плавания и лиц, длительно находящихся в психиатрической больнице". В бумаге и пишущих принадлежностях мы его не ограничивали, и, как оказалось, Мережкин умел быть благодарным человеком. Когда он закончил работу над проектом и "перечнем необходимых для создания опытного образца материалов", я с изумлением увидел, что под чертежами в графе "ФИО автора" после фамилии Мережкина стоит моя фамилия. Итак, мы стали соавторами. Трудно было порицать Мережкина за такую инициативу, ведь он это сделал "от чистого сердца". Пришлось просто увеличить дозу успокаивающих препаратов.
Создание "экспериментального образца" нам удалось отложить, сославшись на отсутствие числившейся в перечне материалов "японской резины", тем более, что Мережкин сам горячо убеждал меня, что любые замены импортных материалов на отечественные не обеспечат "качества работы прибора". Посетовав на недостаток импортного сырья, мы с облегчением решили отложить реализацию этого ценного изобретения, спрятав чертежи в моем сейфе - "подальше от конкурентов". Мережкин понемногу успокаивался, что сразу отразилось на его творческой деятельности - вторым плодом его творчества стала "мазутная форсунка с электронным зажиганием". Ценность этого изобретения мы не смогли постигнуть в силу недостаточной технической подготовки, но чертежи уже стали небрежными, дополнительной документации вообще не было, и по ночам автор стал спать, а еще через пару недель мы его выписали, оставив себе на память чертежи его изобретений.
Прошло около двух лет. Теплым весенним днем мы с ординатором Татьяной Петровной сидели в кабинете, и, радуясь, что ночью не было поступлений, подчищали запущенные дневники. Вошла дежурная сестра и доложила:
- Мережкина привезли, очень беспокойный.
- Придется осматривать, нужно сделать назначения на вечер, - вздохнула Татьяна Петровна, и попросила привести больного. Через минуту, оттолкнув санитаров, в ординаторскую ворвался шумный Мережкин. Был он очень изможденный, но веселый. Подбежал он ко мне с распростертыми объятиями, потом присел на краешек стула, готовый моментально вскочить. Лицо его выражало огромную радость от встречи, что-то на нем мелькало еще, какое-то самодовольство, чувство гордости за то, что человек сделал какое-то большое и доброе дело. Предложение Татьяны Петровны пересесть за ее стол и уделить ей «каплю внимания» Мережкин проигнорировал и сразу взял инициативу в беседе в свои руки:
- Ну, Юрий Александрович, считайте, что машина у вас уже есть, да и на гараж, наверное, хватит, - заявил он, не давая мне открыть рот. Любопытная Татьяна Петровна пересела поближе к нам. Годы работы в психбольнице убивают способность удивляться чему-либо. Поэтому я вяло возразил:
- Что вы, Мережкин, какая машина, какой гараж, на врачебную-то зарплату, - посчитав его высказывание предположением о росте моего благосостояния за те годы, пока мы не виделись.
- Нет, нет, Юрий Александрович, я уже пожилой, мне много не надо. А вам еще долго работать, работа у вас тяжелая, поэтому две трети гонорара пусть будет вам.
- Так, Мережкин, давайте-ка по порядку, - я начал понимать ситуацию. - Что вы отмочили на этот раз?
Мережкин буквально подскакивал на месте, так ему хотелось меня обрадовать:
- Я отправил в Москву, в институт патентоведения чертежи нашего с вами изобретения, нужно получить на него патент.
- Какого изобретения? Форсунку, что-ли? - поинтересовался я.
- Нет, нет, эта вещь еще не доработана. Отправил прибор - "заменитель женщин". Он пройдет на ура. Нужно его запатентовать, пока никто не додумался. А гонорар разделим с вами, как и положено. - Мережкин излучал гордость за свой великодушный поступок. Татьяна Петровна отвернулась к окну и давилась едва сдерживаемым смехом. Мережкин продолжал:
- Я только не знал ваш адрес, Юрий Александрович, бланки заявок на регистрацию у меня дома были, так я в графе адреса для вас указал ''Уфа, Владивостокская 4, психбольница, 25 отделение". Вы не обидитесь? Если хотите, можно сейчас срочно отправить уведомление с вашим домашним адресом.
- Нет, нет, не нужно, мне так даже больше нравится - с больничным адресом, - поспешно согласился я.
- Да, может и рассмотрят побыстрее, все-таки солидное учреждение указано. Правда, и авторское свидетельство и гонорар перешлют на больницу, ну ведь у вас тут ничего не пропадает?
- Нет, нет, у нас строгий порядок с получением корреспонденции, - заверил я "соавтора", пытаясь представить выражение лица нашего главного врача, получившего ответ из Института патентоведения. Передо мной замаячила перспектива попасть в больничный фольклор и остаться в нем вместе с нашим председателем профсоюзного комитета и рядом не менее колоритных сотрудников. А Мережкин, ни на минуту не замолкая, уже советовал мне, какую машину покупать на гонорар и предлагал строить гараж по его проекту и "обязательно со смотровой ямой". Татьяна Петровна больше сдерживаться не могла. От сдавленного хохота у нее на глазах выступили слезы. Размазывая их, она с горестным видом вступила в разговор:
- Ото-ж таки, так, Мережкин, и знала. Между прочим, в прошлый раз я была вашим лечащим врачом, а не заведующий отделением. А как речь о гонораре, так вы только с начальством и делитесь. А про бедную женщину подумать вам и в голову не придет.
- Да, Мережкин, Татьяна Петровна пожалуй права. Опять же - детей у нее двое, - решил я поддержать ординатора.
Мережкин на секунду задумался, но только на секунду.
- А, ладно, - махнул он рукой, - документы уже не переделаешь. Я вам из своей доли куплю отрез на пальто, на зимнее, Татьяна Петровна, - и, посчитав проблему решенной, он тут же переключился на необходимость доработки проекта форсунки.
Татьяна Петровна сползла со стула и запричитала:
- Ото-ж таки спасибо, ото-ж спасибо, Мережкин. Все-таки вы добрый человек, не обидели бедную женщину. А то я уже забеспокоилась.
- Нужно верить людям, Татьяна Петровна. Зимнее пальто - это вещь серьезная. Поэтому придется тебе и в этот раз Мережкина подлечить, - я поторопился использовать ситуацию. Умиротворенная пожалованным отрезом, Татьяна Петровна согласилась. Вопрос дележки гонорара был исчерпан. После беседы и осмотра Мережкин был отправлен в палату, и Татьяна Петровна села делать назначения в истории болезни. Я около двух недель сам заходил в канцелярию к разборке дневной почты, надеясь перехватить ответ из Института патентоведения.
Мережкина мы выписали не скоро. С завода прислали характеристику, по которой он уже не справлялся со своей работой, пришлось оформить ему группу инвалидности.
Вскоре наступила перестройка с сопутствующей либерализацией нравов. Беседуя в ординаторской о политике, мы как-то вспомнили историю с изобретением Мережкина, и ехидные ординаторы упрекнули меня в том, что я, как минимум, на два года задержал наступление сексуальной революции в стране, скрывая в сейфе чертежи такого ценного прибора.
Ответ из Института патентоведения мы так и не получили. А еще через несколько лет, возвращаясь с конференции, мы с нашим бывшим ординатором, ставшим уже крупным руководителем, из-за метели застряли в аэропорту Домодедово. От нечего делать мы стали осматривать местные достопримечательности и обнаружили магазин "Секс-шоп". Обсуждая увиденное в нем, мы вспомнили изобретателя Мережкина с его ценным прибором и поудивлялись причудам мышления: даже при решении такой щекотливой задачи и, находясь в психотическом состоянии, он адресовал свое изобретение не пресыщенным нуворишам и запутавшимся в своей сексуальной ориентации меньшинствам. Нет - он творил, руководствуясь государственными интересами - заботясь о моряках, длительно оторванных от дома и бедных пациентах, находящихся в психиатрических больницах.
Одновременно мы лишний раз убедились, что наш человек необыкновенно талантлив - и по части предвидения актуальных для общества будущего проблем, и по части их реализации. Если бы в 70-е годы нашему Мережкину дать ''японскую резину" и еще кое-какие материалы, то сейчас наши "приборы" шли бы нарасхват во всех "Секс-шопах". И японцы, гордящиеся своими надувными куклами, закупали бы их у нас. Подвела обычная наша беда - проклятая бедность. Так из-за отсутствия импортной резины мы не получили монополии в такой важной сфере.