«Нет света без объекта»

В медиацентре «Vыход» последние дни работает выставка Юлии Утышевой «Сакральная геометрика» с порталами в другой мир и в другое время. Здесь можно представить себе деревья, дома и само пространство живыми объектами, меняющимися во времени. Выставка дает повод и нам, в студии «Сампо ТВ 360°», поговорить с фотографом о космических вибрациях, о процессах — физических, химических — и немного о той внутренней жизни, которая определяет направление жизни каждого человека.

— «Сакральная геометрика» — хорошее название. Как придумываются названия для выставок?

— Начнем с того, что я больше 20 лет работала журналистом. Мне было 18 лет, когда я пришла в газету «Комсомолец», где работали прекрасные журналисты: Инна Владимировна Полонская, Наташа Мешкова, Володя Винокуров. И вот Володя Винокуров научил меня придумывать названия для своих статей. Он говорил: «Не садись писать текст до тех пор, пока не придумаешь название». Когда ты формулируешь главную мысль, которую ты хочешь выразить в своей статье, это настраивает тебя на написание самого текста.

С фотовыставкой получилось по-другому: сначала собирался какой-то материал, а потом уже я поняла, что все выстраивается в одну серию, которой можно дать название. Мне показалось, что какие-то места похожи на выход в какое-то другое измерение, другое пространство. Так у меня появилась серия, которая называлась «Фракталы и порталы», но во время подготовки выставки мой куратор Артем Александрович Стародубцев решил, что это название слишком помпезно и предложил мне оставить в подписях только «порталы» и назвать так: «портал 1», «портал 2» и так далее.

«Сакральная геометрия» в моем случае перешла в «Сакральную геометрику». Я поделила слово «геометрика» на два: «гео» — какая-то геолокация (в нашем случае это Карелия, хотя это не очень важно, может быть просто некое пространство русской земли) и «метрика». Второе слово сразу отсылает нас к тем метрикам, которые заводят на новорожденного, когда ему записывают, какой у него рост, вес, какого цвета глаза, как он выглядел, когда родился. В течение жизни человек меняется, меняются его метрические данные. В моем случае — это уже какое-то завершение жизненного цикла и некая эстетика разрушения. Хотя, с другой стороны, многие говорят, что эти фотографии заставляют их думать о вечном.

— Насколько я знаю, процесс создания фотографий был довольно архаичным?

 — Мой папа в свое время много фотографировал, и я помогала ему проявлять пленки, печатать фотографии. Сейчас у нас в Академии фотографии, в фотошколе, которой я руковожу, мы тоже сделали лабораторию и наконец-то стали в ней печатать фотографии по старинке. У нас есть замечательная Аня Кондюкова, которая очень много сил потратила на то, чтобы научиться альтернативным методам фотопечати. Это не серебряная печать, это так называемый цианотип или цианотипия. Цианотипия — ровесница серебряной фотографии. Появилась она примерно в то же время — в 1840-е года, но использовали ее ботаники. Лист бумаги они покрывали специальным составом из красной кровяной соли и аммония железа — эта смесь чувствительна к солнечному свету. Ботаники на этот лист клали растение, засвечивали солнечным светом, а потом промывали лист в воде — там, где было растение, оставался белый цвет, а на остальной поверхности, где воздействовали солнечные лучики, появлялся синий цвет разных оттенков. Он мог быть и цвета берлинской лазури, и цвета индиго.

Аня, которая занимается этим процессом уже несколько лет, помогла мне сделать печать к этой выставке. Единственно, мне хотелось, чтобы фотографии были черно-белые, поэтому мы их тонировали с помощью кофе. Целый день с утра до вечера мы заваривали кофе, заливали в лоточки, клали туда фотографии, отмачивали их, потом отбеливали в растворе соды, и этот процесс был бесконечный. Кстати говоря, некоторые фотографии нам так и не удалось напечатать вручную. Видимо, что-то в самом негативе, который мы подготовили, не очень подходило к технологии, поэтому я их напечатала обычным способом, на принтере. И на этой выставке, в принципе, можно найти отличия между снимками, напечатанными вручную, и фотографиями, которые отпечатаны на принтере.

— Те, что отпечатаны вручную, выглядят более интересными.

— Я думаю, это потому, что там пропадает эта гиперреалистичность, которую дает цифровая фотография. Цифровая фотография очень резкая, слишком конкретная. Когда теряется резкость, и объекты становятся менее подробными, они превращаются в образы. И поэтому эти ручные фотографии, конечно, кажутся более художественными по сравнению с цифровыми.

— Почему ты любишь снимать деревья и дома?

— Действительно, я деревья очень люблю. Даже больше, чем дома. Я рада тому, что моя фотошкола находится в центре города, на территории бывшего Онежского тракторного завода, в парке Ямка. Каждое утро и каждый вечер я прохожу мимо деревьев в парке. У меня есть любимые деревья, с которыми я здороваюсь, разговариваю. Вот, например, три дерева, они стоят рядом, под ними скамейка, и иногда там сидят три человека — это очень интересное такое сочетание. Я всегда чувствую, как внутри деревьев течет их сок, и когда они начинают весной просыпаться. Зимой они такие безжизненные, а весной чувствуешь ток энергии от деревьев, видишь, как набухают почки, а потом видишь, как распускаются листья, как они становятся все более зрелыми, наливаются, а потом осенью, наконец, желтеют и опадают. Это тоже жизненный цикл. Мы все находимся в какой-то космической вибрации, мы от нее зависим. Есть короткие вибрации, которые укладываются в один день, а есть длинные, которые продолжаются целый год.

А вообще, наверное, самая интересная сейчас для меня тема — это свет. Меня даже особо сюжет не волнует — меня интересует свет, и я мечтаю сделать серию фотографий, где свет был бы главным. На выставке есть фотографии одного старого дома на Зареке — я боюсь, что его скоро снесут, потому что там уже не живут люди. На стенах этого дома очень красиво отразился солнечный свет.

— Может, вообще убрать объект и оставить один свет?

— У Ницше есть трактат, посвященный тени. Там речь, в частности, идет о том, что нет тени без света. Я могу сказать, что нет света без объекта. Точнее, свет есть, но мы видим его и осознаем благодаря тому, что есть объекты, которые нас окружают. Начиная с того, что темные и светлые объекты мы видим только потому, что они по-разному отражают свет.

— Ты говоришь о космических вибрациях. Это такая концепция мировоззренческая или ты их ощущаешь?

— Я думаю, что мы все ощущаем эти вибрации, просто не задумываемся, не замечаем этого. Это очень хорошо чувствуется на берегу моря. Вот, скажем, на Черном море меньше отливов и приливов, это более длительный процесс. А на Белом море, когда в течение дня вода несколько раз уходит и приходит, тогда очень сильно это чувствуешь. И вообще Белое море ощущаешь как большой живой организм. Мне кажется, что все равно мы чувствуем и лунные циклы, на нас все это влияет. Во время полнолуния некоторые становятся нервными, у некоторых депрессия. Кто-то плохо спит, кто-то, наоборот, видит интересные сны. Все по-разному, но мы ощущаем вибрации космоса.

— С миром можно взаимодействовать через разные источники. Что тебе еще интересно?

— Я немножко занимаюсь картами Таро и астрологией. И тоже это один из способов познать мир. Когда я у себя на странице написала, что я консультирую с помощью карт Таро, один из комментариев был: «Юля, что у тебя случилось?» На самом деле, когда ты сталкиваешься с чем-то совершенно необъяснимым с точки зрения материализма, то начинаешь искать ответы в каких-то других вещах. Скажем, в картах Таро или в астрологии. Как ни странно, ты находишь там подтверждение тому, с чем ты столкнулся в жизни. Не обязательно это трагические события, могут быть просто сверхъестественные вещи.

Мне, кстати говоря, приснился сон, что меня посвящали в маги. Там была интересная процедура. Старичок, который посвящал меня в мага, произносил текст, который я должна была повторять за ним. И я запомнила только две фразы: «Знать суть всего сущего», «принять равенство всего живого и неживого». Это был удивительный сон. По идее, фотография — это тоже попытка проникнуть в суть объекта, который ты фотографируешь — человека или предмета, или живого существа какого-то.

— А сны влияют на твою жизнь?

— Я могу сказать, что я очень люблю смотреть сны, и я часто вижу, действительно, интересные сновидения. Как это влияет на фотографию? Ну, может, какие-то образы приходят из снов. У меня на выставке есть любимая фотография — изображение дерева. Там использован прием мультиэкспозиции, и поэтому оно совершенно нереальное, из каких-то моих снов.

— К чему, по-твоему, ближе то, что делаешь ты в фотографии — к химии, к магии, к живописи?

— Конечно, мне бы хотелось с помощью фотографии приблизиться к изобразительному искусству, хотя мне приходится заниматься самой разной фотографией, включая документальную, когда, например, я снимаю спектакли. А, с другой стороны, мне нравится, когда фотография не очень резкая. Я студентам говорю, резкость — не самое главное в фотографии. Хочется, чтобы через снимок мы начинали чувствовать какие-то вещи, которые бумага не может передавать, скажем так. Ту же энергетику человека или какого-то объекта. Если я снимаю портрет, то я снимаю до тех пор, пока не будет кадра, который будет меня удовлетворять. Кажется Наташа Крылова (сотрудник Театра кукол РК — прим. ред.) сказала, что фотография актера должна быть такой, чтобы ее хотелось украсть. Я любого человека хочу снять так, чтобы эту фотографию хотелось украсть.

— Трудно ли было решиться поменять жизнь? Что такое свобода?

— Раньше я совершенно спокойно рассказывала о том, что однажды мне просто надоела журналистика, и в один прекрасный момент я уволилась из газеты, ушла в никуда и через полгода, так получилось, стала преподавать в фотошколе. На самом деле, в этом вопросе есть такой важный момент свободы-несвободы. Вернусь к тем годам, когда я пришла в журналистику. Это был конец 1980-х, начало перестройки. Журналистика с точки зрения профессии была на очень высоком уровне. Меня окружали люди, которые прекрасно владели языком, они писали настолько интересно, что их статьи можно было читать как художественную литературу. А когда появилась свобода — это стало золотым или серебряным веком журналистики. Последние пять лет я работала в газете «Московский комсомолец». Хорошая у нас была редакция, но в некоторых ситуациях мне было сложно. Моя тема — это культура, люди, и, если в теме нет конфликта или скандала, то это не очень-то и нужно было газете. И наступил момент, когда я поняла, что ради красного словца я могу не пожалеть даже своих друзей. Это меня испугало, и я решила, что нужно уходить. Сегодня я абсолютно об этом не жалею. Я даже думаю, что если бы до сих пор работала журналистом, то, возможно, сейчас испытала бы какой-то человеческий крах.

— Фотография дает тебе свободу?

— Есть понятие этики фотографа. По этому вопросу возникают споры: что можно снимать, а чего нельзя. Когда-то я училась в Москве у прекрасного фотографа Павла Смирнова. Он учил нас тому, что можно одно и то же снять по-разному. Он, например, ненавидел фотографии «мяса» — когда показывают убитых людей, последствия трагедий. Он рассказывал про своего студента, который работал в одном из крупных московских журналов. Его послали снимать теракт на станции метро «Пушкинская». Что он сделал? Он не стал опускаться в метро, он снял спасателя, который пришел выполнить свою миссию, перед тем как он зашел на станцию метро, и после того, когда он уже выполнил свою работу и вышел наружу. Эти две фотографии — два абсолютно разных портрета одного человека. Через это он показал весь масштаб бедствия.

Иногда возникает спор: снимать человека, когда ему больно, или нет. Для меня однозначно — нет. Хотя иногда фотографии свидетельствуют о каких-то преступлениях. К счастью, в моей жизни никогда не было такой ситуации, но я знаю, что военные фотографы должны это делать, несмотря на то, что иногда это бывает слишком больно.

Стрит-фотографией я практически не занимаюсь, хотя тут тоже есть дилемма: то ли надо снять и потом подойти к людям, познакомиться с ними, то ли сначала подойти и спросить разрешения, а потом сфотографировать. Но если ты спросишь разрешения, то этой картинки уже не будет. Я смотрела как-то документальный фильм про одного фотографа американского, который живет в Токио. Он очень высокого роста, поэтому, фотографируя маленьких японцев, он встает на колени. И японцы настолько поражены, что человек стоит перед ними на коленях, что не могут запретить ему фотографировать их. В принципе, можно найти прием, чтобы без спроса фотографировать людей на улице.

— Фотограф Юджин Смит поехал в командировку на несколько дней, чтобы снять будни провинциального доктора, а по итогу остался в тех краях на несколько лет и снял прекрасный цикл. Есть место, куда бы ты хотела поехать за впечатлениями?

— У нас есть планы поехать на Кольский полуостров и поснимать жизнь саамов. Это может быть очень интересно.

— Конкретная цель!

— Я вообще в последнее время стараюсь писать планы. Последний свой план я написала на ближайшие четыре месяца. Одна моя выпускница, прекрасный фотограф, сейчас стала коучем и занимается со мной. Мы должны с ней в конце концов прийти к тому, чтобы я написала план на 30 лет вперед. Я, честно сказать, пока не могу себе представить, как это сделать, потому что я никогда не писала планов и была достаточно стихийным человеком, отдавалась событиям, которые развивались сами по себе.

— Что ты могла бы назвать местом силы для себя?

— «Синий коридор», наше арт-пространство. Там я как-то заряжаюсь энергией.

— Почему он синий?

— Вообще идея — и названия, и самого сообщества — принадлежит Алексею Бабенко. Это пространство он начал обживать первым. Сначала они сделали кинопавильон с Володей Рудаком, чтобы снимать там фильм «Ананас», а потом уже остальные кабинеты стали заселяться художниками, ремесленниками и т.д. Стенки в этом пространстве были покрашены масляной голубой краской, больничной такой. Почему-то Лёша назвал цвет синим — «Синий коридор». Потом мы написали заявку на президентский грант, Денис Волгин, наш петрозаводский дизайнер, сделал небольшой проект выставочного пространства и к нему подобрал этот безумно синий цвет. Когда мы открыли банки с краской, то чуть с ума не сошли, потому что он прямо выпрыгивал из этих банок. Немножко похоже на королевский синий, наверное. В каталоге «Леруа Мерлен» эта краска называется «М83».

— Какие работы вы выставляете в «Синем коридоре»?

— Мы сразу решили, что будем в этом выставочном пространстве выставлять работы людей, для которых пока закрыты выставочные залы. Иногда к нам приходят интересные молодые художники, и ты радуешься тому, что даешь им возможность высказаться. И вообще это здорово, когда каждый месяц праздник — открытие выставки. Теперь мы еще придумали закрытие, финисажи так называемые, когда автор может своим зрителям рассказать немножко про свои работы.

— Расскажи о своей мечте.

— Если говорить о фотографии, то мне хочется еще более серьезно заниматься альтернативными методами фотопечати. И очень хочется, чтобы развивалась наша мастерская «Фотоглаз», объединяющая меня и трех моих коллег и подруг — Аню Кондюкову, Таню Литову и Оксану Лазареву. А так чисто по-человечески я каждое утро просыпаюсь и думаю, что бы я могла сделать, чтобы сделать этот мир лучше в данных обстоятельствах.

Однажды я поехала в Москву в гости к художнице Саше Шевцовой, она занималась амбротипией (старинный метод получения позитивного изображения на стеклянной пластине, — прим. ред.). У меня дома были какие-то неприятности, и я захотела развеяться. С Сашей вместе мы лили коллодий, и я ей рассказывала про свои какие-то неприятности. Потом Саша мне сказала: «Делай красоту, и все наладится». Для меня эта мысль стала девизом жизни. Я стараюсь так жить. Не знаю, насколько получается, но мне очень хотелось бы, чтобы мир изменился к лучшему, и все были счастливы.